Я сходил на психотерапию. Понимаешь, насколько ты глубоко в жопе, когда каждый новый психотерапевт хвалит тебя, что ты шаришь в их терминах. Профессиональный больной, большой специалист, по призванию экономист, в народе – колхозник. Как бы то ни было – еще пачка литературы, а также авторитетное врачебное «не грусти» с печатью. Это, как ни странно, самое полезное – давно не доверяешь себе и близким, нужно, чтобы небеса разверзлись, и явился ангел во врачебном халате, исполненный очей, и дал разрешение расслабиться. Впрочем, надолго это тоже не поможет.

Потупив в телефон, понимаю, что ничем не могу себя занять. Развлекаться– постыдно, столько работы не сделано. Работать – не выходит, слишком тревожно. Я могу находиться только в этих двух состояниях, между которыми постоянно переключаюсь в течении дня, пока наконец-то не настанет время спать – и можно будет выключиться. Сон, пожалуй, самое лучшее, что есть в моей жизни. Жаль, что сейчас не ночь.

Изнывая от скуки, я решаю сходить до кого-нибудь доебаться.А вариантов у меня не так уж много.

Она стоит на холме, величественно собирая из небытия всё новых слуг. Палка-палка-огуречик-еще палка, еще, еще, остановись, у неё уже три руки.

Я тыкаю её в плечо, и она вздрагивает, отчего создаваемая модель тонет в текстурах. Мы ошарашено таращимся на жидкое создание, растёкшееся по полу. Кажется, гуманнее будет просто убить это.

- Неужели ты не видишь, что я НЕМНОЖКО занята? – цедит она сквозь зубы, пытаясь не сорваться, и разбирает «брак» по частям. – Тебе что, заняться нечем?

- Именно так. Дай шапку погонять, кстати.

Она на мгновение зажмуривается, и я прямо чувствую, как она сдерживается, чтобы не послать меня далеко.

- Сделай себе свою. И потом, если я не успею, это будет уже пятидесятый таймлайн, который мы запарываем. Дай мне рассказать мою грёбаную историю.

 - Мне скучно, – я тыкаю её в плечо, пока она сосредоточенно кастует.

- Витой клянусь, если я запорю и этот таймлайн из-за тебя, я выну тебе кишки и буду носить их вместо ожерелья, – у неё дёргается глаз, а новая модель выходит неожиданно мускулистой. Уууу, какой прозрачный намёк.

- Фи, как грубо, – я прикуриваю сигарету.

- И потом, у тебя есть свой ребенок – мог бы показаться ему,поздороваться.

- Неее, чёт не вдохновляет. Чё я ему скажу? Привет, я тебя сделал,потому что мне скучно, и я неуверенный в себе мешок дерьма, поэтому кто-то должен разделить со мной эту долю?

 Она пожимает плечами.От этого слегка промахивается, и плечо у нового дрона начинается из шеи.

- Хотя бы так. Пусть знает, что он не один.

- Ну да, у твоей дочки это вызвало лютый восторг.

Кажется, я перегибаю палку. Модель у неё в руках взрывается.Раздается скрежет зубов. Она медленно поворачивается ко мне, её руки дрожат, а лицо заляпано кишками.

- Слушай сюда, молодой человек. Если ты думаешь, что то, что ты нихуя не делаешь, делает тебя лучшим родителем…

Раздаётся полная негодования пятиминутная речь, о том, что я безответственно подхожу к своему созданию и трусливо пытаюсь отсидеться, пока оно страдает. Бла-бла-бла, у тебя даже нет плана, бла-бла-бла, это же целая жизнь, бла-бла-бла, надо собраться с духом и исправить свои ошибки.

- Ну, я своего батю даже не видел и ничего, я в порядке.

- Неужели ты не понимаешь, что то, что с тобой обошлись безответственно – не даёт тебе права поступать так же? Ты просто обрекаешь себя на повторение их ошибок!

- Пока моё бездействие продуктивнее твоего вмешательства, –я показываю на красный ком кишок, который, пользуясь ослабевшим потоком дронов, сваливает.

- У меня нет на это времени, – говорит она тоном, не терпящим возражений, – иди, поиграй в солдатики, или чем ты там обычно занимаешься…

Демонстративно отвернувшись, она продолжает клепать шестерни.Бе-бе-бе. Пойду играть в солдатики, или чем я там обычно занимаюсь. Действительно, а чем я вообще занимаюсь по жизни? Хороший повод для рефлексии.

Погрузившись в эти размышления, ты пытаешься придумать, чем заняться.

- Эй, слышь, не смей говорить обо мне во втором лице!

- С кем ты говоришь? – она оборачиваешься, снова отвлекаясь,и две модели слепляются вместе, образуя сиамского близнеца. Ну и гадость.

- Э… - я понимаю, что не знаю, что ей ответить.

Она смотрит на меня с жалостью и беспокойством. Раздвоенная модель жалобно тянет к создательнице руки, пока в неё не прилетает третья. Три рта в разных частях тела, продираясь сквозь кожу скандируют:

- Создательница, закончи наши страдания…

- Не буду тебя больше отвлекать, – лучше бы она ругалась. Когда твоя болезнь смотрит на тебя с жалостью… Это слишком. Не зная куда себя деть, я создаю на полу игрушечного солдатика. Рядовой, почему вы одеты не по форме, почему не подшили подворотничок? О, сколько нарядов вне очереди ждут вас впереди… Да, она была права – я и вправду чувствую себя лучше.

Тебе открывает Вырастайкин Батя. Смерив тебя скептическим взглядом, он бурчит:

- Хуле встал, проходи.

Добро пожаловать. Надо же, есть еще люди, которые живут хуже тебя. С порога тебя пробирает запахом застарелой кошачьей ссанины. Автор произведения, величественно мяукнув, подбегает к тебе и начинает бодать башкой стену. Жирный черный кот напряженно урчит, громко мякая, и кажется, целится лбом тебе в ноги, но не может попасть. Приглядевшись, ты замечаешь, что у него нет усов. Ты разуваешься, и встречаешь в коридоре Вырастайку. Тот от души пожимает тебе руку.

- Друг, я тебя так ждал, наконец-то ты пришел, извини за беспорядок, ща я тебе такое покажу…

Ловко переступая через мусор на полу, Вырастайка устремляется вглубь коммуналки. Ты не обладаешь такими лихими моторными навыками, поэтому ходишь как цапля, пытаясь не поскользнуться на очередном пакетике.

Квартира завешана полупостиранным бельем, стены украшают отклеившиеся обои, пустые бутылки из-под сивухи перекатываются под ногами. Каждый шаг отдаётся в ушах шуршанием трескающегося стекла. Посреди всего этого за столом восседает Вырастайкин Батя – краснющее лицо, майка-алкоголичка, рваные треники, характерный тремор в руках выдают в нём ветерана баталий с алкоголем. Судя по состоянию квартиры, алкоголь выигрывает. Таращась на пустую бутылку, батя шамкает, будто-то что-то жуя, и постоянно облизывает пересохшие губы. Когда ты входишь в комнату, он начинает вызывающе и неотрывно следить за каждым твоим шагом, будто подозревая, что ты хочешь что-то украсть. Было бы что.

С потолка капает вода, и капли ритмично бьют о железное ведро. Где-то в других комнатах шебуршатся посторонние люди – слышатся пьяная ругань, смех, звон бокалов. Похоже, ты оторвал хозяина квартиры от светского собрания, и теперь он вынужден сидеть здесь и следить за тобой. Ты чувствуешь вину.  На всякий случай, проверяешь руку.

Вырастайка привлекает твое внимание:

— Вот, смотри, что у меня есть!

Оказывается, что у него есть целый алтарь в глубине комнаты, посвященный Трило. Вырванная обложка комикса, несколько рисунков, нарисованных будто пятилетним ребенком, твоя пачка сигарет под стеклом. Сияющий Вырастайка стоит рядом, показывая на свои сокровища, держа в руках плюшевую игрушку с трилобитом, явно сделанную какими-то китайскими детьми в подвале, которые смутно себе представляли, как тот выглядит.

Монотонная штамповка продолжается. В конечном итоге, это вопрос выносливости – я могу наделать больше слуг, чем ты сможешь сожрать, дорогая. Мне жаль тебя, но ты не уйдешь от своего счастья. Палка-палка-огуречик…

Я чувствую укол где-то в колене. Посмотрев вниз, я вижу маленьких синих солдатиков, робко тыкающих меня штыком. О, ты думаешь, ты можешь на меня наступить? Подумай еще раз. Сам разгребай свое эмоциональное дерьмо.

Я стащила у Виты мундирчик. Я его, конечно, не заслужила и не знаю, как его носить, зато теперь я тут главный медик. Уж я-то вылечу из тебя всё дерьмо. Терпи, сукин сын, атаманом станешь.

Что мне сделать с этими кусками синей массы, которые хотят нанести мне урон за другого человека? Я так давно не сражалась, что уже и забыла, как это. У меня нет на это времени. Хотя…

Мне в голову приходит мысль, как оптимизировать процесс. Синие человечки слепляются и перемешиваются в органическую кашу по мановению моей руки. Так. А теперь, давайте размажем их по бетонному полу тонким слоем, что бы получилась дорожка. Конечно, трёх мне не хватит, но еще десяток… Тогда, у меня получится длинный мясной ковер, прямо до моей беглянки. Так я смогу доставлять новых к ней мгновенно, посылая их по этому человекомосту. Жаль некому похвалить меня за изобретательность. Где он ходит, блин, небось опять девок своих в интернете смотрит. Всё приходится делать самой, как всегда.

Вопреки привычке, изгнать жалость не получается. Капли бьются о жестяное ведро, их стук отдается в мозгу. Запах кошачьей мочи, кажется, впитывается в твою кожу. У тебя перехватывает дыхание. Ты хочешь бежать отсюда и забрать товарища из этого жуткого места. И что с этим делать теперь? Чувствуя на себе взгляд Бати, ты подходишь к Вырастайке и, взяв его за локоть (ай), шепчешь:

- Слушай, я тут переехал, у меня квартира свободна, если хочешь, можешь у меня пожить.

Явно не понимающий твоей реакции Вырастайка удивлен и раздосадован, что его молельня не произвела на тебя впечатления. Неуверенно улыбаясь, он смотрит тебе в душу невинными голубыми глазами и молвит:

- Ну как же, я не могу папу бросить, я ему помогаю…

Ты материшь про себя его папу, который, подозрительно щурясь, начинает вставать и направляется в вашу сторону. Неужели ты не понимаешь, что из-за своего родителя ты и едешь крышей?

- Чё шепчетесь? Девичьи секреты? Папе знать не надо, да?

Вырастайка вздрагивает и начинает испуганно оправдываться:

- Да нет, пап, ничего интересного.

- Здесь я решаю, что интересно. А ты, – он показывает на тебя пальцем, – в школе учился?

Вопрос застает тебя врасплох. Да?.. Ты докладываешь, что учился и перечисляешь свои образования.

- Ишь ты, аспирантуру он кончал. Учёный дофига? А здороваться тебя в аспирантуре не научили, хамло?

Чёрт. Проклятые человеческие ритуалы. Разумеется, ты не имел цели его этим оскорбить – но как это объяснить? Колени начинают дрожать.

- Припёрся ко мне домой, руки не подал, с сыном моим секретничает, думаешь, раз тебя Политик любит, тебе всё можно?

Политик… Ты вспоминаешь дурку. Ах вот это всё о чём.

- Папа, не надо…

- Молчать! Пиздуй-ка ты из моего дома, сопляк. Не за тем я столько лет прожил, чтобы какой-то молокосос…

Дважды тебя просить не надо. Пытаясь не потерять равновесие, ты шустро пиздуешь из этого жуткого дома. Твой мозг очень остро реагирует на ссоры – вкачивает в тебя адреналин, как будто за тобой гонится стая тигров. Похватав вещи, ты вываливаешься из квартиры, собираясь одеться уже в подъезде. Расстроенный Вырастайка машет тебе из комнаты и говорит:

- Я тебе позвоню!

Мост остался позади. Я ползу через разрушенные монументы и доску почета. Кто на ней изображен? Реальным ли людям поставлены эти памятники? Хорошо ли это, если тебе поставили памятник в чужой голове? Кто ты тогда, герой труда сознательной индустрии? Перевыполнитель плана по мышлению?

Они затихли. Я бы сказала, сорвали голос, но у них нет голосовых связок. Кажется, их стало одолевать отчаяние. Воцарилась тишина, которую нарушаю только я. Тихо, убаюкивающе, я шепчу им, что люблю их и что всё будет хорошо. Они мне не верят. Не могу их винить, но их хотя бы есть кому поддержать.