Ты идешь по холодной улице. То ли раннее утро, то ли ночь, тыне знаешь. Ты просто хочешь перестать существовать – без боли, без агонии. Раз - и нету. Не тратить ничье время. Не вызывать раздражение и презрение у людей. Ты подходишь к заливу и опираешься локтями на ограду. Из порта выходят один за другим корабли, сопровождаемые грозно поворачивающимися орудиями береговой обороны. Такие приступы привычны для тебя – ты просто хочешь бежать от людей, чтобы не заслонять их взор своей жалкой фигурой. Как бы так исчезнуть, чтобы никто не заметил?..

Дальние окраины города озаряют вспышки разрывающихся снарядов. С запозданием до тебя доходит грохот. В детстве мама говорила приходить домой с улицы после третьего взрыва. Значит, обед. Кто знает, сколько сейчас времени.

Вместо прошедшей боли твою голову разъедают токсичные мысли. Я жру таблетки, а ведь их-то изготавливал, кто-то синтезировал в лаборатории вещества, водитель их вез, люди печатали деньги, на которые они куплены, а в итоге их потратили на меня. А ведь кому-то они могли помочь. Я стою на этой мостовой, изнашиваю камни своим весом, а без меня бы дольше прослужили. Я ношу эти шмотки, а кто-то сейчас умирает от холода, а их потратили на меня…

Ты погружаешься всё глубже. Даже воздух, кажется, оскверняется твоим дыханием. Как перестать быть?

Тебе никогда не хватало духу на суицид. Ты же тряпка. Суицид – это для уверенных в себе господ, которые могут принять окончательное решение и его исполнить.

Ты сдерживаешь наворачивающиеся слезы. Будь мужиком, держи свое слово. Выкуренный бычок обжигает губы. Терпи. Терпи боль. Терпи унижение. Терпи…

От самобичевания тебя отрывает телефонный звонок. Звонит Винт. Нет, дружище, больше я не буду тратить твое время. Ты сбрасываешь вызов. Видишь еще пять от Семёныча. Нехорошо заставлять старика волноваться. Еще будет переживать за тебя, бестолочь, у него сердце слабое, не дай бог помрет из-за такой дряни как ты…

Ты обрываешь мысленный монолог нажав на кнопку вызова. Это меньшее, что ты можешь сделать.

С третьей попытки тебе удается дозвонится. Взволнованный старческий голос радостно приветствует тебя:

- Стас, дорогой, спасибо, что позвонил! Как ты, родной?
Твои губы дрожат. Этому старому, брошенному человеку точно лучше от того, что ты существуешь.

- Спасибо… Да всё в порядке, я просто… Просто устал.

- Ну, ты не перетруждайся, дорогой. Я знаю, ты много работаешь… Ты у Алёши сейчас, да?

- Только вышел. Вам привет от него, – передача приветов всегда была для тебя загадочным социальным механизмом, который ты используешь только в этом конкретном случае. Врать нехорошо, но он знает, что ты врешь, и ты знаешь, что он знает, что ты врешь – не всё ли равно?

- Дааа. Спасибо. Рад, что вы двое в здравии. Будьте здоровы, живите богато, так они говорят?

Кто эти они, ты не знаешь, но старик довольно смеется после этих слов. Ты в кои-то веки чувствуешь себя нужным.

- Я… Я хотел спросить, – ты замечаешь, что хрипишь в трубку и откашливаешься, – мой отец… Какой он был в общении? Как он был с сослуживцами?

Семёныч некоторое время молчит, ты даже начинаешь думать, что вас разъединили. Но нет, он просто тщательно подбирал слова.

- Я понимаю, что тебя тревожит. Твой папа был человек с характером, конечно, сорвиголова еще тот. Но он очень тебя любил. Правда, Стас. Всегда хвастался, какой у него сын ответственный. Он бы тобой гордился, если бы был жив.

Ты сглатываешь и чувствуешь боль в пересохшем горле. Ты не плачешь, но твои руки дрожат. Ты не понимаешь своих эмоций, но знаешь, что где-то в глубине души сейчас ворочаются какие-то чувства. Ты хрипло говоришь в трубку «спасибо». Сколько лет нужно прожить, чтобы так понимать людей? С возрастом приходит мудрость.

- Я понимаю, Стас, что тебе тяжело сейчас, – раздается голос в трубке. Ты сейчас настолько далек от происходящего, что кажется, с тобой говорят с другой планеты, – и ты молодец, хорошо держишься. И за то, что нас с Алёшей не забываешь спасибо, ты верный товарищ. Ты не бойся, прорвёмся, всё будет хорошо.

Проходит какая разница сколько времени. Ты втайне радуешься ,что Винт на колёсах, и не может помочь тебе с переездом – иначе пришлось бы показывать ему свою квартиру, а это не есть хорошо. Переезд ставит перед тобой неприятные вопросы – надо ли тебе вкидываться в коммуналку? Сколько ты должен убираться? Эти критически важные вопросы Винт не задавал, видимо великодушно разрешая тебе никак не вкладываться в общий быт. Это ужасало тебя еще сильнее, поскольку, ты должен сам предложить. Вот только что? Ты ж безработный тунеядец. Всё это подводило тебя ко второй напасти после военкомата – работе. И если военкомат тебе удалось обойти, с работой так не получится. Ты можешь сколько угодно проповедовать, что систематический труд есть продукт неолитической революции и чужд человеческой натуре – денег от этого не прибавится. Ты не лентяй, но работа связана со взаимодействием с людьми и, что еще страшнее – с отчетностью перед ними. Начальственная фигура. Подчиненное положение. Брррр. Даже самый добрый и либеральный начальник страшен для тебя просто фактом своего существования. Есть кто-то, кто будет следить за твоей работой, и кого ты можешь огорчить. А огорчать людей очень страшно.

Ты листаешь газету, ища подходящие вакансии. Раздавальщик листовок, секретарь, милиция… Да вы издеваетесь. Вот если бы была такая работа, где все работают отвратительно, и всем на всё насрать… Внезапно тебя озаряет. Разумеется, муниципальная школа. Конечно, это тоже требует взаимодействия с людьми, но по крайней мере, ничего хорошего от тебя там ждать не будут. Ума нет – иди в пед. В конце концов ты можешь устроиться на писечную ставку, просто чтобы не сдохнуть с голоду. А там, глядишь, стажик какой-то будет капать…

В глазах Винта – невыразимая скорбь. Он робко спрашивает:

- Ты хорошо себя чувствуешь?

- Омномнормально, – будербродик хорош, с икоркой, – омработу себе нашел.

Винт радостно хлопает в ладоши:

- Ну вот видишь! Я знал, что у тебя не будет проблем. В НИИ какой-то?

- Номномне… В школку пойду.

Энтузиазм Винта заметно угасает.

- Нууу… Школа тоже хорошо… Образовывать детей, благородная,светлая профессия…

Ты продолжаешь жевать. Винта пробивает на пятнадцатиминутную речь о важности каждой профессии и вкладе образования в благосостояние человечества. Ему бы в политику идти, речи толкать. О, второй бутер…

-…Историческую память надо сохранять и передавать будущим поколениям, ибо народ, не помнящий своей истории, мертв…

- А еще бутеры есть? – спрашиваешь ты, довольно облизываясь. Нямка.

- Да-да, щас принесу…

В ходе своей долгой телеги Винт убедил себя, что ты бросаешься грудью на амбразуру народного счастья, жертвуя своим потенциалом и карьерой ради блага общества, и его пиетет перед тобой вырос. Два зайца одним выстрелом. О, бутерок…

Пока ты поглощаешь в себя добытый чужим непосильным трудом хлеб, Винт достает из шкафа нечто и преподносит тебе.

- Я видел, в больнице, ты комиксы читаешь… Смотри, что достал:

Чёрт, спалил, комиксы для детей. Ну ладно, делать нечего, придется смотреть.

Ты с недоумением рассматриваешь обложку. Название тебе ни о чём не говорит.

- У нас пытались издавать американские комиксы, но не пошло, перевели всего 10 экземпляров. Понятно, никому не интересно читать про Америку, издатель загнулся. Если ты ценитель, тебе должно зайти, редкая штука…

Ну отлично. Тебя повысили до ценителя детской литературы. Бутерброд застревает в горле, и вместо самооправдания ты кашляешь крошками. Ладно, так и быть.

Изнутри комикс оформлен под военный фотоальбом. Видимо, для придания содержанию видимости достоверности. В целом, сюжетная канва крутится вокруг похищения коварными нацистами очередной американской женщины или мальчика-рядового и усилий целого корпуса и нескольких бронетанковых бригад по их спасению. Содержание примерно такое:

«…я падаю без парашюта с высоты 3280,84 футов (переводчикам,которые не адаптируют меры с другого языка надо отрубать руки), расстреливая бегающих бошей, как за мной начинает гнаться немецкий истребитель. Метким выстрелом из пистолета я убиваю пилота, и успев вовремя нажать… залезть в кабину, я угоняю его, пролетаю вверх ногами под мостом, успеваю подхватить Сэма на крыло, подлетаю под наш падающий транспортник и подпираю его истребителем снизу, пока санитарки аплодируют мне из иллюминатора. Видя, что истребитель не справляется, я вылажу из кабины и своими руками подпираю дно самолета, предварительно выпив колы…»

Пока ты выписываешь телефонные номера ближайших учебных заведений, ты не можешь отделаться от преследующего тебя стыда. Сделали они, а стыдно тебе.

Возможно, это просто удобный повод отвлечься от насущных мыслей, вызывающих тревогу. Если бы США стали культурным гегемоном мира – делали бы они про нас подобное? Тебе хочется верить, что у них хватило бы чувства вкуса. Товарищи майоры плохо старались – забыли ковбойские шляпы и макдональдс. Что это было – попытка манипуляции общественным мнением? Зачем бить лежачего, капиталистических Соединенных Штатов больше не существует, они не представляют для нас опасности – зачем эта клоунада? Погрузившись в размышления о путях мышления государств, ты получаешь +1 к мудрости, но не получаешь денег, потому что кому ты нахрен нужен со своей мудростью. Пиздуй искать работу. Вздохнув, ты отрываешься от анализа применения мягкой силы в пост-биполярном мире. Кушац! Надо кушац.

На выбор у тебя три варианта. Налево пойдёшь – школа в двух шагах, но для бичей. Прямо пойдёшь – гимназия для отличников с хорошей оплатой, но большой ответственностью. Направо – школа для мажоров с кучей разрозненных методик прогрессивного обучения. Все эти размышления вызывают у тебя головную боль. Это ещё. Ещё одно решение – что тебе делать с таблетками? Ты с сомнением смотришь на бледную пачку. В твоей голове начинается интенсивная борьба. Принимать или бросать? Ты перечисляешь возможные аргументы. Головная боль, побочки… Ты останавливаешься. Было что-то ещё. Какой-то очень важный аргумент, чтобы их бросить. Но вот беда – ты не можешь вспомнить! Что же это могло быть?

Ветка А.

Ты вздыхаешь и высыпаешь на ладонь таблеточки. То, что доктор прописал. Надо быть ответственным и следовать назначенному лечению. Пусть тебе будет плохо – так будет хоть какая-то надежда, что этот кошмар закончится.

Ветка Б.

Чем больше ты смотришь на таблетку, тем больше тебя обуревают сомнения. Да, конечно, надо быть хорошим мальчиком и следовать указаниям врача… Но это что же теперь, не пить? Это деньги еще, не такая ты важная птица, чтобы столько на тебя тратить. Лучше хлеба купить. Винт вообще говорит, что таблетки - это яд, может, у него есть какая-то инфа, которой ты не знаешь. В конце концов психиатрия – очередная химера, которая обещает тебе нормальную жизнь, а потом кинет. Ты же был здесь уже столько раз, верно? С чего тебе считать, что ты снова не останешься у разбитого корыта? Поколебавшись, ты засовываешь таблы в рюкзак. Перед тобой всплывает укоризненное лицо медика скорой помощи. Что же, ты теперь должен зависеть от каких-то таблеток? А если еще одна война, если дефицит – лечь и помирать? Ты не можешь себе позволить такой роскоши. Нет, ну их, эти таблетки, надо просто взять себя в руки, перестать ныть, Семёныч вон говорит - надо на улицу чаще выходить, свежий воздух, они там в Союзе депрессиями не болели…