Твои войска повинуются тебе, Матриарх. 

Начал принимать Сонапакс и Мезапам

Забравшись на ближайший бруствер, ты достаешь бинокль, чтобы оценить тактическую обстановку. Оказывается, ты опоздала – что красные, что синие разбегаются как крысы – выяснять отношения вышли Большие. Похоже, вашему общему организму угрожает опасность – иначе бы этой ситуации не возникло. Войска черных и белых вступили в схватку, сметя ваши микроскопические силы. Слева твои глаза начинала резать копошащаяся тьма бесконечных полуразложившихся солдафонов и отвратительных некротических порождений. Чем дольше ты смотришь на них, тем большую тошноту испытываешь, если увлечься, можно потерять сознание.  Силой оторвав взгляд, ты осматриваешь ряды белых – копошащейся, переплетающейся биомассы, чавкающей, оставляющий за собой следы крови и кишок. Очередная битва за организм началась. Где-то далеко позади белых сил, на сияющем троне восседает сама Богиня, направляя свои орды в бой – она не враждебна к вам со Стасом, и просто не замечает ваших сил, хотя от ее боевых биомасс тебя и тянет блевать. Ты даже пыталась с ней говорить, но тщетно – она просто не замечает тебя, а ты не можешь к ней приблизиться достаточно – ее окружает светящийся ореол такой силы, что, кажется, вот-вот выжжет тебе глаза. Докричаться через миллионы хлюпающих кишок до божества – затруднительно. Поэтому ты давно оставила попытки коммуницировать и просто убираешься с ее дороги, пока какого-нибудь бедолагу из твоих бойцов не расплющит реанимированный позвонок.

Твое пробуждение трудно назвать приятным – ноющая боль, грязный снег, лужа вина. Самое неприятное в подобных ситуациях даже не боль – а чувство нарушенности. Кто-то воспользовался твоей слабостью, чтобы удовлетворить свои потребности – в деньгах, в агрессии, в социальной неустроенности – неважно. Важно, что тобой воспользовались. Вспомнив свой зарок не плакать, ты начинаешь собирать себя с земли. Ты не чувствуешь пальцев рук и ног – неизвестно, сколько ты пролежал без шубы на снегу. Кое-как восстановив координацию, ты обнаруживаешь, что помимо очевидных потерь проебал телефон и деньги. Это то, что ты получаешь, за то, что слабак – отчитывает тебя голос в голове. Ты соглашаешься – и шатающейся походкой возвращаешься к походу. Похоже, придется приходить к другу как побитая собака. Ты жалок. Мысль о приходе в гости будит воспоминания – по крайней мере, ты пытаешься на них сосредоточиться, чтобы не зацикливаться на боли. Воспоминания о простых временах – когда вы с мальчишками в десять лет прыгали с гаражей. Эта детская забава, санкционированная обществом, считающим, что мальчикам допустимо подвергать свою жизнь опасности ради игры, кончилась неожиданно грубо и жестоко. Вы бегали по крышам группой детей в пять и, как водится, зарабатывали очки престижа, меряясь удалью и рискованностью акробатических трюков. Ты со всеми общался скорее за компанию – у тебя не было друзей до этого момента, но эти дети брали замкнутого аутиста вроде тебя в свою тусовочку, за что был им благодарен. Прыгать ты боялся, поэтому подвергался насмешкам. В какой-то момент неформальный лидер группы, самый бойкий и здоровый среди вас, как и ты, сын военного, с которым ты тусил больше всего, решил показать тебе, «как надо». Кеды скользнули по холодному металлу, и получилось как не надо – раздался хруст, сдержанный стон, и стало тихо. Ты стоял, парализованный первым в своей жизни зрелищем сломанного человека – он лежал на снегу, не двигаясь, падал легкий снежок, присыпая замершее тело – твой взгляд был прикован к нему, что-то в мозгу кричало тебе, что так люди лежать не должны. Парализованный этой картиной, ты не заметил, что вы остались вдвоем – лучшие друзья, пацаны, братушки моментально испарились. Ты не знал, что делать, и так и стоял, раздались крики каких-то взрослых, прибежали какие-то тетки, стали укрывать лежащего одеялом, приехала скорая – все, что было дальше, ты помнишь, как в тумане. Дальше вы помогали его семье, ваши отцы оказались сослуживцами, вы часто навещали больного, и вы играли вместе. С тех пор у тебя появился настоящий друг.

И вот – ты пришел. Чему не рад моментально – тебя встречают вздохами, переживаниями, осмотром, требованиями обратиться к врачу…

- Я в порядке, мам, это просто вино, – обрываешь ты друга,после чего скидываешь ботинки, покрытые грязью. На блестящем от чистоты паркете остаются растекающиеся лужи черной жижи.

- Ну хотя бы прими ванную, а потом я тебя осмотрю, хорошо? –компромиссно предлагает Винт, развешивая твою одежду.

Ты молча киваешь и побыстрее ретируешься. Приходить в гости к кому-то, кто на голову выше тебя – всегда унизительно. Ты в грязи, а он даже дома разъезжает в выглаженной рубашке. Ты перебиваешься с работы на работу, а он, не вставая с кресла, уволился из академии наук и зарабатывает себе на дорогостоящее оборудование. Ты не делаешь зарядку, а он дважды в неделю  ездит на массаж и лечебную физкультуру. На миг ты вспоминаешь грязные разводы, которые остались в прихожей, и невольно сравниваешь себя с ними.

Тем временем в гостиной Винт разъезжает и расставляет приборы на праздничном столе – как-никак, сегодня же Рождество, которое для него дорого, а для тебя не очень. Иронично, что вам обоим некого больше позвать на этот семейный праздник. Пользоваться чужой ванной тебе стыдно – использование чужого имущества вызывает у тебя стресс – так что, приняв легкий «кровавый» душ, ты норовишь выскочить из ванной, где в дверном проеме он встречает тебя, тыча в твою сторону своей хваталкой:

- Нет-нет, так не пойдет, «надень лицо».

В детстве, когда вы шлялись по городу, в склад стройматериалов попал снаряд – и на много метров вокруг все было покрыто известкой, даже воздух был, будто в тумане, в белом мареве. А так же вы с ног до головы. Тогда Винт, посмотрев на тебя, сказал «ты потерял лицо» - и вы, смеясь, побежали наносить психическую травму родителям, которые без надзора долго не отпускали вас гулять, а после вовсе твоя мама забрала вас с ним из прифронтовой полосы и вы, беженцами, присоединились к Порт-Артуру. В ваш город тоже иногда залетают снаряды, но в далекие пригороды, что вас не касается – зато, у вас осталась милая внутренняя шутка  – если долго ходить запущенным, зарастать щетиной, прыщами и коростой грязи, лицо можно потерять, и тогда тебя не узнают.

Смотря на себя в зеркало, ты понимаешь справедливость выдвинутых тебе требований, получаешь внутренний урон от необходимости трогать еще больше чужих вещей и начинаешь бриться. Глядишь, если сесть с таким еблетом как у тебя, за рождественский стол, его богиня ударит тебя молнией. Или что она там делает… Ты все равно не помнишь.