←Аесма и три Мастера: Часть 282/424→

Аесма и три Мастера

– Часть 2: Аесма и Мастер эстетики –

Оставив Мастера пространства-времени униженным и побитым, Аесма устремилась дальше по дороге. Пламя победы быстро остыло и превратилось в тлеющую зависть, что была ее обычным состоянием, и она поднажала.

Владения Мастера эстетики тоже оказалось нетрудно найти. Они висели в черноте пустоты, словно ярко сияющий драгоценный камень. Подлетев ближе, Аесма была поражена, ибо камень этот быстро увеличился в размерах и оказался просторным дворцом размером с город, чьи улицы и дороги были переполнены поклонниками и последователями, представавшими в немыслимом разнообразии очертаний и размеров. Убрав дорожный посох Педама, Аесма едва могла шагу ступить, не наткнувшись на буйство красок, звука и индивидуальности. Вереницы танцоров с яркими плюмажами кружились в воздухе и пели, используя речь, мысль и машинный код. Кафе полнились философами с серьезными лицами, а также дикими и исступленными писателями с семи концов мультивселенной, что претворяли сотню тысяч наречий в яркие пламенные глифы. Улицы наводняли художники с натруженными руками и инженеры-поэты, склонившиеся над сияющими холстами, толпы поклонников и помощников собирались вокруг них, открыв рот и таращась сквозь защитные очки.

Любой бог или человек мог провести век, захваченный этим грандиозным представлением, но Аесму оно лишь раздосадовало – три дня она грубо торила свой путь сквозь немыслимые толпы, избегая сияющих кафе и злобно отбиваясь посохом Педама от приглашений на бесчисленные вечеринки. Но наконец она добралась до центра дворца, где разместился чертог размером с пещеру, полный удивительной музыки, участников празднества, а также укрощенных зверей из тысячи легенд. Разбросав и отколошматив на своем пути человека, зверя и почитателя без разбора, Аесма пришла к широкому прекрасному пруду, где на поверхности воды восседала Мастер эстетики.

Аесма оказалась несколько выбита из колеи, ибо при виде буйства и хаоса ее владений ожидала, что искусство Мастера окажется весьма поверхностным. Однако пред ней предстала простого вида женщина, завернувшаяся в единый кусок ткани. Глаза и кожа ее были белоснежны, все волосы на голове сбриты, и Аесма немедленно поняла, с какой силой имеет дело.

 – ЙИСУН говорят, что ты сильнейшая из их последователей, – промолвила Аесма, пересекая пруд, словно большая птица, уродливая и взъерошенная, и уселась на воду.

 – Юная Аесма, побившая этого гигантского шута, Мастера пространства-времени, – совершенно непримечательным голосом заговорила Мастер эстетики. – До чего странный вопрос. Разве ты не остановилась и не оглядела мои владения прежде, чем прийти сюда? – добавила она.

 – У меня нет времени на такие пустяки, когда на кону моя репутация! – взъярилась Аесма.

Мастер сделала плавный жест, и Аесме поднесли хлеб и напитки, а она громко затребовала добавить еще и мяса.

 – Это правда, – сказала Мастер, пока они с гостьей потягивали принесенное питье.

 – Как так? – быстро спросила Аесма.

 – Пусть я пожертвовала многим, я достигла мастерства в абсолютной и неоспоримой истине Искусства, – промолвила Мастер. – Нет движений разума, мышц или голоса, что были бы мне неведомы. Горе и радость, боль и любовь знакомы мне, словно мои пять пальцев. Я вскрыла волокна цвета и звука, что соединяют всю жизнь в мультивселенной, и могу сыграть на них любую мелодию. Совершенство – мое дыхание.

 – Чепуха! Любой дурак может сказать, что такое Искусство! – с набитым ртом запротестовала Аесма. – Многие говорят, что мое лицо красиво! – добавила она, сложив гримаску застенчивой и целомудренной девы, какой никогда не была. У собравшихся перехватило дыхание – до того внезапной была метаморфоза.

 – Но для меня, – закончила Аесма, расслабившись и дав волю своему обычному демоническому лику, – это ужасное лицо слабости.

 – Разве ты не видела моих владений, моего Дворца Резонанса? – вопросила Мастер. – Это предельное средоточие, моя последняя работа. До конца дней величайшие умы и артисты будут виться здесь в надежде испить моего совершенства, но никогда не достигнут его.

Аесма призналась, что не видела дворца.

 – Покажи мне свой просветленный ум, – повелела Мастер своим совершенно обычным голосом. Аесма так и поступила, и Мастер была шокирована, до чего он злобен и порочен. Она быстро приняла решение хоть немного просветить гостью. Жестом предложив Аесме идти следом, она вышла на улицы города-дворца.

Та быстро поняла, что, в спешке пытаясь отыскать Мастера, она и впрямь проглядела непозволительно многое. Дворец был чем-то куда большим, нежели просто владениями – он был исполинской галереей, сама архитектура которой звенела гармонией, что отдавалась у Аесмы в костях.

 – Начнем, – сказала Мастер, – с творений тебе по вкусу.

Они зашли в большой, старинного вида театр. Там они остановились и велели подать напитки, в то время как на сцене комедиант начал читать весьма похабную балладу.

 – Сама написала, – заметила Мастер, и по мере того, как поэма двигалась дальше, Аесма, несмотря на всю свою скрытность, обнаружила, что не в силах удержать свое веселье. Когда чтение подошло к концу, большая часть слушателей корчилась на полу, а у самой Аесмы бока болели от смеха.

 – Хорошая работа, – признала она, – но не совершенная!

 – Ранняя работа, – лукаво заметила Мастер, и они отправились к огромному золотому куполу, под которым посмотрели написанную Мастером оперу, а также выхлестали еще больше дорогого хмеля. Сперва опера лишь позабавила Аесму – простенькая история о героине, борющейся с собственными страхами. Но вскоре она обнаружила, что сюжет увлекает ее все пуще и пуще, то вознося на вершины радости, то низвергая в пучины горя, и так схватил ее за горло, что то уже болело от криков восторга и ужаса. А когда наступил финал, она осознала, что опера написана о ней, Аесме. Воистину то было совершенство.

 – Хорошо же! – осипшим голосом признала Аесма, пока они шли дальше. К этому времени хвост поклонников и последователей протянулся за ними на три лиги. – Но от прежних слов не отказываюсь! – продолжила она, придя в себя. – Аесма насладилась твоим творением. Но кто сказал, что ее порадует следующее?

Они отправились посмотреть на танцы во влажном подземелье – ритмичное, пульсирующее мероприятие. Аесма нашла в нем очень мало приятного и вознамерилась было торжествовать победу, когда Мастер заговорила:

 – Ты была права, сказав, что Искусство – вопрос точки зрения. То же касается и реальности. Мастер пространства-времени выставлял себя дураком именно потому, что никак не мог этого увидеть. Не важно, как глубоко он вглядывался – он мог видеть лишь своими собственными глазами, законченный дуралей.

 – Я овладела и ракурсом, – продолжила она, – и научу тебя, как менять форму и очертания твоего земного ума, и ты познаешь истинный смысл моих слов.

Они изменили облик и превратились в двух бородатых юнцов. Совсем скоро Аесма обнаружила, что притоптывает в такт, а сердце в груди бьется чаще. На ее мужскую форму танец влиял превосходно.

 – Да чтоб тебя! – сплюнула она.

 – Ты увидишь, что нет ничего, что мне неведомо, – сердечно рассмеялась Мастер. – Значение – это суть существование, и я плету этот гобелен, как мне нравится.

Так они провели и остаток недели, переходя от танцев к искусствам, порожденным светом и кровью, к музыке, к представлениям, к трансцендентальной математике – к произведениям столь потрясающим, что Аесме казалось, будто каждое занимает целую жизнь. Всякий раз они переходили от обличья к обличью – так колеблется пламя свечи. Порой они были тварями, что упиваются совершенством только что свершившегося убийства, порой настраивали уши, чтобы послушать ветра, дующие между измерениями. Они проводили жизни мазохистов, нищих, королей, богов, мужчин, женщин, гермафродитов, червей, звезд. Время утекало прочь, словно ртуть, и вскоре, собрав толпу, что тянулась за ними практически на всю длину дворца, они вернулись к бассейну в центре города. Аесма валилась с ног от усталости и быстро затребовала выпить, да побольше, чтобы снять похмелье. Мастер же как ни в чем не бывало присела отдохнуть посреди пруда, вернув свой совершенно безыскусный облик.

 – Вот видишь, – сказала она, – я овладела Значением во всех его обличьях и ракурсах. Мои прозрения глубже любых других, и оттого все приходят купаться в моем совершенстве. Потому я сильнейшая из последователей ЙИСУН.

 – Теперь я уверена, что ЙИСУН приблизили тебя из жалости или забавы ради, – продолжила Мастер, – но, если ты желаешь развить свои скромные умения, я дозволю тебе стать моей ученицей.

 – Подохни в муках, – проскрежетала Аесма. Жаркий огонь зависти скопился внутри нее, и вот она выплюнула еще один дурацкий вопрос.

 – Если уж ты так глубоко все понимаешь, то каково тогда универсальное Искусство? – злобно спросила Аесма.

  – Его не существует, – безмятежно ответила Мастер.

 – Оно должно быть! – воскликнула Аесма, огонь захлестнул ее сердце. – Какой толк рассуждать о значении и смысле, если в них нет ничего универсального?

 – Когда-то я думала, что это любовь, или, возможно, занятие любовью, – пренебрежительно ответила Мастер. – Но, разумеется, стремление найти что-либо универсальное весьма поверхностно, разве я об этом не говорила? Значение и существование – это упражнение твоей личности. Так оно есть и всегда будет. Ты должна и сама знать об этом, Аесма.

 – Нет, оно есть, пижонка надутая! – сплюнула Аесма, и ярость вспенилась в ее кипящем разуме. – Я найду его, здесь и сейчас!

 – У меня мало времени на недостойных, – заметила Мастер и собралась было позвать слуг, чтобы те вышвырнули Аесму. Но не успела она пошевелить и мизинчиком, как Аесма дико завыла и впала в бешенство.

 – Я тебе покажу! – проревела она, облачившись в смерть. – Я отыщу универсальное Искусство в руинах твоего дворца!!

Язык ее высунулся, глаза заплакали кровью, и, плюясь огнем, она выскочила из пруда. Аесма начала рвать на части прирученных животных, и на крики их боли из толпы сбежалась сотня мастеров боевых искусств, которые попытались остановить ее. Но в ипостаси разрушения Аесма была кошмарным созданием с тридцатью пятью руками и тремя вспомогательными боевыми сознаниями, кожа ее была тверда, как железо, и испускала едкий дым, что иссушал слабых. Она избила бойцов в кровь и бросилась буйствовать в толпу, увеча и раскидывая мужчин и женщин из пятидесяти тысяч миров во все стороны, уничтожая бесценные произведения искусства, собранные за тысячелетия, и просто учиняя грандиозный бардак.

Ее бесчинство длилось три дня и прекратилось лишь тогда, когда сама Мастер выдвинулась от своего пруда в сопровождении тридцати пяти нищенствующих святых, что пронзили Аесму копьями из чистого серебра. Неудержимая ярость наконец стала вытекать из ее тела, и Аесма смирилась.

 – Зачем ты разнесла мой дом, порочная тварь? – спросила Мастер.

 – Чтобы найти универсальное Искусство! – провыла Аесма.

 – Его не существует, дура, – ответила Мастер, и Аесма отвесила ей единственный удар по лицу. И с ним к Мастеру пришло ужасное и мгновенное осознание, что Аесма права. Ибо, хотя в своей слепой ярости та этого не понимала, Аесма заговорила на языке, понятном всем великим людям, художникам, зверям, королям-философам, ангелам и поэтам из миллионов миров, собравшихся во владениях Мастера.

 – Универсальное искусство – это насилие, – в шоке прошептала Мастер.

 – Ага!– воскликнула Аесма во внезапном прозрении.

Мастер была не в силах вымолвить ни слова.

 – Я ж тебе говорила! – хихикнула Аесма, пока ее волокли прочь, а потом ее вышвырнули из разбитого и пылающего Дворца в пустоту.

 – Это ужасно, – промолвила Мастер.

Все огни прекрасного сияющего дворца медленно гасли один за другим, пока она, ссутулившись, съежившись, брела к своему пруду, приобретшему неприятный оттенок, и плакала.