Начал принимать Сонапакс и Мезапам

Забравшись на ближайший бруствер, ты достаешь бинокль, чтобы оценить тактическую обстановку. Оказывается, ты опоздала – что красные, что синие разбегаются как крысы – выяснять отношения вышли Большие. Похоже, вашему общему организму угрожает опасность – иначе бы этой ситуации не возникло. Войска черных и белых вступили в схватку, сметя ваши микроскопические силы. Слева твои глаза начинала резать копошащаяся тьма бесконечных полуразложившихся солдафонов и отвратительных некротических порождений. Чем дольше ты смотришь на них, тем большую тошноту испытываешь, если увлечься, можно потерять сознание.  Силой оторвав взгляд, ты осматриваешь ряды белых – копошащейся, переплетающейся биомассы, чавкающей, оставляющий за собой следы крови и кишок. Очередная битва за организм началась. Где-то далеко позади белых сил, на сияющем троне восседает сама Богиня, направляя свои орды в бой – она не враждебна к вам со Стасом, и просто не замечает ваших сил, хотя от ее боевых биомасс тебя и тянет блевать. Ты даже пыталась с ней говорить, но тщетно – она просто не замечает тебя, а ты не можешь к ней приблизиться достаточно – ее окружает светящийся ореол такой силы, что, кажется, вот-вот выжжет тебе глаза. Докричаться через миллионы хлюпающих кишок до божества – затруднительно. Поэтому ты давно оставила попытки коммуницировать и просто убираешься с ее дороги, пока какого-нибудь бедолагу из твоих бойцов не расплющит реанимированный позвонок.

Твое пробуждение трудно назвать приятным – ноющая боль, грязный снег, лужа вина. Самое неприятное в подобных ситуациях даже не боль – а чувство нарушенности. Кто-то воспользовался твоей слабостью, чтобы удовлетворить свои потребности – в деньгах, в агрессии, в социальной неустроенности – неважно. Важно, что тобой воспользовались. Вспомнив свой зарок не плакать, ты начинаешь собирать себя с земли. Ты не чувствуешь пальцев рук и ног – неизвестно, сколько ты пролежал без шубы на снегу. Кое-как восстановив координацию, ты обнаруживаешь, что помимо очевидных потерь проебал телефон и деньги. Это то, что ты получаешь, за то, что слабак – отчитывает тебя голос в голове. Ты соглашаешься – и шатающейся походкой возвращаешься к походу. Похоже, придется приходить к другу как побитая собака. Ты жалок. Мысль о приходе в гости будит воспоминания – по крайней мере, ты пытаешься на них сосредоточиться, чтобы не зацикливаться на боли. Воспоминания о простых временах – когда вы с мальчишками в десять лет прыгали с гаражей. Эта детская забава, санкционированная обществом, считающим, что мальчикам допустимо подвергать свою жизнь опасности ради игры, кончилась неожиданно грубо и жестоко. Вы бегали по крышам группой детей в пять и, как водится, зарабатывали очки престижа, меряясь удалью и рискованностью акробатических трюков. Ты со всеми общался скорее за компанию – у тебя не было друзей до этого момента, но эти дети брали замкнутого аутиста вроде тебя в свою тусовочку, за что был им благодарен. Прыгать ты боялся, поэтому подвергался насмешкам. В какой-то момент неформальный лидер группы, самый бойкий и здоровый среди вас, как и ты, сын военного, с которым ты тусил больше всего, решил показать тебе, «как надо». Кеды скользнули по холодному металлу, и получилось как не надо – раздался хруст, сдержанный стон, и стало тихо. Ты стоял, парализованный первым в своей жизни зрелищем сломанного человека – он лежал на снегу, не двигаясь, падал легкий снежок, присыпая замершее тело – твой взгляд был прикован к нему, что-то в мозгу кричало тебе, что так люди лежать не должны. Парализованный этой картиной, ты не заметил, что вы остались вдвоем – лучшие друзья, пацаны, братушки моментально испарились. Ты не знал, что делать, и так и стоял, раздались крики каких-то взрослых, прибежали какие-то тетки, стали укрывать лежащего одеялом, приехала скорая – все, что было дальше, ты помнишь, как в тумане. Дальше вы помогали его семье, ваши отцы оказались сослуживцами, вы часто навещали больного, и вы играли вместе. С тех пор у тебя появился настоящий друг.

И вот – ты пришел. Чему не рад моментально – тебя встречают вздохами, переживаниями, осмотром, требованиями обратиться к врачу…

- Я в порядке, мам, это просто вино, – обрываешь ты друга,после чего скидываешь ботинки, покрытые грязью. На блестящем от чистоты паркете остаются растекающиеся лужи черной жижи.

- Ну хотя бы прими ванную, а потом я тебя осмотрю, хорошо? –компромиссно предлагает Винт, развешивая твою одежду.

Ты молча киваешь и побыстрее ретируешься. Приходить в гости к кому-то, кто на голову выше тебя – всегда унизительно. Ты в грязи, а он даже дома разъезжает в выглаженной рубашке. Ты перебиваешься с работы на работу, а он, не вставая с кресла, уволился из академии наук и зарабатывает себе на дорогостоящее оборудование. Ты не делаешь зарядку, а он дважды в неделю  ездит на массаж и лечебную физкультуру. На миг ты вспоминаешь грязные разводы, которые остались в прихожей, и невольно сравниваешь себя с ними.

Тем временем в гостиной Винт разъезжает и расставляет приборы на праздничном столе – как-никак, сегодня же Рождество, которое для него дорого, а для тебя не очень. Иронично, что вам обоим некого больше позвать на этот семейный праздник. Пользоваться чужой ванной тебе стыдно – использование чужого имущества вызывает у тебя стресс – так что, приняв легкий «кровавый» душ, ты норовишь выскочить из ванной, где в дверном проеме он встречает тебя, тыча в твою сторону своей хваталкой:

- Нет-нет, так не пойдет, «надень лицо».

В детстве, когда вы шлялись по городу, в склад стройматериалов попал снаряд – и на много метров вокруг все было покрыто известкой, даже воздух был, будто в тумане, в белом мареве. А так же вы с ног до головы. Тогда Винт, посмотрев на тебя, сказал «ты потерял лицо» - и вы, смеясь, побежали наносить психическую травму родителям, которые без надзора долго не отпускали вас гулять, а после вовсе твоя мама забрала вас с ним из прифронтовой полосы и вы, беженцами, присоединились к Порт-Артуру. В ваш город тоже иногда залетают снаряды, но в далекие пригороды, что вас не касается – зато, у вас осталась милая внутренняя шутка  – если долго ходить запущенным, зарастать щетиной, прыщами и коростой грязи, лицо можно потерять, и тогда тебя не узнают.

Смотря на себя в зеркало, ты понимаешь справедливость выдвинутых тебе требований, получаешь внутренний урон от необходимости трогать еще больше чужих вещей и начинаешь бриться. Глядишь, если сесть с таким еблетом как у тебя, за рождественский стол, его богиня ударит тебя молнией. Или что она там делает… Ты все равно не помнишь.

Твоя маска вызывает привычное раздражение – без запущенной, клочковатой бороды ты чувствуешь себя беззащитным, под правым глазом нарос синяк – как ты умудрился его получить, если в глаз тебя не били? Кожа раздражена мелкими порезами. Конечно, некому было научить тебя бриться, поэтому твоя рожа кровоточит. Ты использовал это оправдание на протяжении почти десятка лет, но скоро тебе тридцатник, а ты все еще пользуешься одноразовыми бритвенными станками по два месяца и бреешься по росту волос. Ты слышал, что существуют еще всякие гели после бритья, что нужно регулярно умываться… Но у тебя нет желания делать свою жизнь лучше. Ты просто высыпаешь на руку с утра достаточно таблеток страдания, надеваешь носки, которые стоят вертикально от грязи, отряхиваешь задубевшие джинсы, в которых тебя продувает, чистишь зубы – и отправляешься в путь. То, что тебя били, выдает только грязно-красное пятно на твоей куртке, иначе ты бы и не догадался. Иногда, по специальным случаям – например при собеседовании на работу – ты достаешь бритву, «надеваешь лицо», ищешь остатки чистой одежды или трешь ее мокрой тряпкой до победного – чтобы потом все вернулось на круги своя. Заботиться о себе и тем более о своей внешности кажется тебе неправильным. Ты этого  не заслужил. Сгорбившись и уставившись в пол, ты поворачиваешь ручку двери, чтобы присоединиться к празднику.