←Властитель Имен - 4-72164/424→

Хет и три спутника

Часть 2

Совсем скоро они прибыли к впадине в земле, что в былые времена могла зваться городской площадью. Посреди нее из земли торчало изломанное и узловатое древнее дерево. В былые изобильные времена Хет могла бы увидеть его густую крону, или быть может, яркие цветы. В ту пору оно, верно, было величественным – часовой, приглядывающий за городом. Хет осознала, что ей повезло избежать этого зрелища при более ярком свете. Ибо, когда она приблизилась к дереву, и мерцающий свет фонаря священника выхватил из тьмы спутанный клубок ветвей, девушка смогла увидеть, что они были измазаны странным, запекшимся соком. Тут и там сок капал на землю, создавая между корявых корней причудливую мозаику из клякс и пятен. Когда отряд подошел к самим корням, Хет увидела, что с дерева, подобно ветхому белью, тут и там свисает рваное тряпье, словно бы заброшенное туда каким-то шквалом. Сотни вялых и безжизненных обрывков висели там, в морозных сумерках.

Но только это был не сок. И то было не тряпье.

Некоторое время они просто стояли. Хет не знала, что сказать. Ее дыхание участилось, и ей показалось, что она сейчас проглотит свой язык. Она выждала, пока ее сердцебиение не уймется, а холодные пальцы страха не исчезнут из-под ее кожи.

– Никто не смеет их снять, – наконец произнес священник.

И даже в сумерках белки его глаз были очень яркими.

– Некоторые пытались, и присоединились к висящим. Кажется даже, несколько проходящих мимо кандидатов в герои собирались выследить чудовище, – нарочито медленным движением он поднял фонарь повыше. – Их там довольно много.

– Десять, – уточнил нищенствующий рыцарь. Он нервно облизал губы, а взгляд его выпученных глаз метался туда-сюда между ветвей и развешанных на них ужасных знамен.

– Я вижу их в кроне. Оно развесило их плащи и стяги рядом с ними.

– Зачем оно содрало с них кожу? – спросила Хет.

– Да кто ж знает, – пожал плечами священник. – Бог не дал демонам причин для убийства. Им и есть-то не нужно.

– Не стоит нам здесь находиться, да еще в такое время, – прохрипел нищенствующий рыцарь севшим голосом, не сводя с дерева своих широко открытых, суетливых глаз.

Крошечный освещенный круг, окружавший их, казался зыбким и тусклым, а пустота между зданий на площади разбухала, наполняясь густой многозначительной чернотой. Тишина внезапно стала оглушительной. Хет почувствовала, словно потеряла свою собственную кожу, и будто все взгляды мира до крови впиваются в ее плоть.

Но, наконец, голос, похожий на вспышку, прорезал тишину.

– Я не боюсь никаких демонов, – заявила золотоволосая женщина.

В свете фонаря ее сияющее белое лицо казалось возвышенным, и Хет внезапно расслабила болезненную хватку на своем посохе, ее дыхание успокоилось, а холодный пот с ее затылка испарился. Неужели она настолько боялась?

– Я несколько часов пыталась убедить этих олухов, – указала женщина подбородком на жреца и нищенствующего рыцаря. – Пока солнце высоко, мы должны идти и убить чудище в его логове.

– Ты же боишься, так же как и мы, – запротестовал нищенствующий рыцарь, топорща свою густую бороду

– Отнюдь, друзья, – возразила женщина, – Я не ведаю страха. И я пойду за ним сама, если потребуется.

Зазвенела сталь, и воительница достала из своей коллекции тяжелый сверкающий клинок.

– Я надеялась отправиться, пока вокруг было светло, но, если необходимо, я настигну его сейчас, и мы разделаемся с этим раз и навсегда. Если кто-нибудь собирается присоединиться ко мне, но не сможет изгнать из своего сердца презренный страх, он для меня бесполезен.

– Стой! – воскликнула Хет, не желая, чтобы женщина уходила, потому что Хет знала, если бы воительница бросила их, страх бы вернулся.

Оглядевшись, она заметила то же жадное выражение на лицахнищего и священника, и она сразу поняла, что тот же ужас охватил и их.

– Ты что, сомневаешься во мне? – рассвирепела сияющая женщина. – Да я сражалась с солдатами легиона трупов и победила. Да я убивала великанов, не имея ничего, кроме сломанного топора. Я срубала головы отродий и гадов от одного края этого проклятого мира до другого.

Хет поняла, что это все была правда, так как блестящий нагрудник воительницы пестрел яркими знаками отличия, а ее прекрасное лицо изобиловало множеством бледных застарелых шрамов. Хет видела, с какой уверенностью она держала рукоять своего клинка, как несокрушима была стойка обутых в начищенные сапоги ног, как прекрасна линия ее сильного и решительного чела, и что в этой женщине ни разу не было и тени страха.

– А теперь пойдем со мной – или катитесь обратно, дрожать у очага, – прорычала воительница, собираясь уйти. Но священник положил руку ей на плечо, другой поднимая свой фонарь повыше.

– Я отправлюсь с тобой, – заявил священник, – ибо Бог молвил и повелел нам изгонять демонов, где бы они ни были, и запретил нам чувствовать страх, справляя наш священный труд. Я могу тебе пригодиться.

Но пока он говорил, Хет видела, как дрожит его рука, как нетверда его походка, и как его белые глаза постоянно метались к дереву и его ужасным украшениям.

– Нет уж, – возразила златовласая женщина, что видела тоже самое. – Страх крепко вцепился в тебя, и ты для меня бесполезен.

– Ну, я чувствую что-то вроде страха, – стушевался жрец, – Но я не могу бояться, ибо Бог учил нас, что страх – всего лишь иллюзия. Я отрекаюсь от своего страха, и таким образом побеждаю его.

Он напустил на свое блестящее от пота лицо решительное выражение, и по привычке воздел свой пастырский жезл, который он сжимал мертвой хваткой. Золотоволосая женщина бросила на него проницательный взгляд, но все же взмахом показала ему приблизится.

– Очень хорошо. Стой за мной и держи фонарь, – велела она,и повернулась, чтобы уйти.

Они едва ли успели сделать несколько шагов, как их догнал возглас.

– Погодите! – воскликнул нищенствующий рыцарь. – Кажется, я сказал вам, что мне страшно, но теперь я уверен, что это не так. Это все мое пойло туманит мне разум.

Из складок плаща он достал свою флягу и сделал солидный глоток, как бы подтверждая свои слова. После чего приготовил толстую деревянную дубину, которой обычно пользовался, чтобы отгонять собак.

– Так ли это? – прищурилась воительница. И взгляд ее лучился недоверием.

– Пускай мне приходится выпрашивать еду, – говоря это, рыцарь дернул себя за бороду, и Хет увидела, что его трясет так же сильно, как и священника. – Пусть с утра до ночи даже ничтожнейшие из людей, что проходят мимо, смотрят на меня свысока. А некоторые даже считают, что я не лучше животного! Но если все вы думаете обо мне хуже, потому что я боюсь – я постараюсь перестать!

Он выпятил грудь и треснул своей дубиной по мостовой.

– Очень хорошо, – наконец согласилась золотоволосая женщина. – Можешь идти за жрецом и следить, чтобы его рука не дрожала, потому что мне нужен будет устойчивый свет, если я собираюсь довести до конца свою жуткую работу.

Она вскинула свой тяжелый клинок, и все трое развернулись, чтобы уйти, но тут Хет вскрикнула, оттого что почувствовала, что страх возвращается так же быстро, как убывает свет фонаря.

– И ты туда же? – вспылила воительница. – Только попробуй сказать, что ты тоже не боишься!

Хет оглянулась на темноту и отвернулась от дерева, потому что это было слишком ужасно. Она обессиленно оперлась на свой жезл. Он хорошо служил ей, защищая слабых и угнетенных. Она сокрушила черепа многих чудовищных тварей его толстым концом, и много раз сталкивалась со смертью. Хет знала, что многие люди считали ее храброй. Она была уверена в крепости своих рук, ловкости своих ударов и способности своего взора стража обнаруживать и уничтожать зло. Но каждый раз, даже вышибая зубы смерти взмахами своего могучего посоха, она и единожды не могла сказать, что не чувствует страха. Страх был ее извечным спутником, как бы сильно она не желала его изгнать. Она не могла быть такой же, как эта сверкающая, украшенная знаками отличия воительница перед ней, закованная в золото, шагающая в темноту уверенной, стремительной походкой.

– Боюсь, – признала Хет. – Очень боюсь. Несмотря на то, что я провела последние годы своей жизни, убивая демонов, каждый раз рука моя дрожала.

Ей было стыдно. Но лучше было говорить правду и нести ее тяжесть с собой. Это то, что должен был бы делать хороший страж, если бы Хет все еще была стражем. Но по правде, Хет была лучшим стражем, чем когда-либо, когда она носила значок и униформу. На самом деле Хет убила втрое больше демонов, чем золотоволосая женщина. Хет была, в сущности, на полторы головы выше, чем любой из троицы путешественников. Ее руки были подобны дубовым сучьям, и никто, кроме нее, не мог и помыслить, чтобы поднять ее тяжелый посох. Но ничего из этого она не знала, и ей было стыдно.

– Ну, тогда ты для меня бесполезна, – нахмурилась воительница. – Но так же бесполезно отсылать тебя укрыться обратно в чертог. Следуй за нищим и держись за край его плаща. А теперь двигаем уже!

И золотоволосая женщина схватила шероховатую рукоять своего клинка, выпятила челюсть и направилась прямиком в ночь. За ней отправился священник с поднятым фонарем, за которым следовал нищий со своей дубиной. И в самом хвосте плелась Хет, держась за край плаща нищенствующего рыцаря, крепко прижав свой посох к груди, и низко понурив голову. И ее единственное утешение было в том, что тяжелые спутанные пряди ее волос, которые за время путешествия отросли длинными и густыми, свисали как завеса, и скрывали ее от остальных.

Они представляли собой странное зрелище, пробираясь по пустынным улицам. Во главе шествовала златовласая воительница, с ног до головы увешанная оружием, со стальным взглядом и уверенной походкой. С каждым ее шагом ее сапоги колотили мостовую с таким громким звуком, что Хет почти подпрыгивала. Потом шел священник, высоко неся свой фонарь. Дрожь его руки заставляла свет яростно трепетать и раскачиваться. Множество теней, клубясь, вырастали из пустот и провалов искривленных зданий вокруг них, пока нищий не схватил его и не выровнял фонарь своей мозолистой рукой. Не было ни звука, кроме стука сапог женщины-воина, и их дыхания, которое становилось все громче и громче для Хет, пока не стало почти оглушительным.

Вскоре стало так темно, что Хет начало казаться, будто они находятся в абсолютной пустоте, и что ни формы, ни звука не существует вне трепещущего круга света фонаря, который они несли с собой. Холод забрался под убогое тряпье Хет, и вонзил свои ногти прямо ей под кожу. Ее костяшки растрескались и кровоточили, так крепко она сжимала свой посох и истрепанный плащ нищего. Прошло больше часа, и суть этого места начала являть себя морозными видами пустоты. Мир стал совершенно черным, местом, насмехающимся над светом, восприятием, над их ничтожным внутренним теплом, которое утекало из них в безразличную ночь. Иногда золотоволосая женщина останавливалась и наклонялась, и они молча ожидали, пока она осматривала землю, или пролом в низкой стене из камней, или сорванные с петель оконные ставни. В такие моменты Хет задерживала дыхание, выдыхая лишь когда они снова начинали двигаться.

Много времени прошло, прежде чем фонарь священника выхватил из тьмы ужасную картину. Жилища вокруг них были разграблены и заброшены, а окна их пусты. Их двери были расколоты или сорваны, вся их внутренняя обстановка была вывалена на улицу. Все вокруг было завалено обломками мебели и мусором, так что, продвигаясь вперед, они прокладывали свой путь по грязи из разбросанных останков оборванных жизней. Наконец, золотоволосая воительница подняла руку в латной перчатке, приказывая им остановиться. Вокруг не было ни звука, когда они подошли к низкому сгорбленному зданию, которое стояло в стороне от остальных. Земля здесь была разодрана и исполосована, и в нее, словно странные булыжники, были вдавлены удивительные и бесценные осколки повседневной жизни – чайный сервиз, башмак, детская кукла, смятая оберточная ткань, старинное блюдо. В доме была единственная дверь, а над дверной рамой – оберег против зла. Он обгорел и скукожился в черное, едва узнаваемое месиво.

На карнизах этого дома, словно тусклые знамена, висели высушенные и обтрепанные кожи. Дверь покачивалась на петлях.

– Здесь логово чудовища, – тихим голосом проговорила золотоволосая женщина, указывая на здание.

И как только последнее последний звук слетел с ее губ, из открытого дверного проема выплыла отвратительная массивная туша, распрямила свои ужасные конечности, и, ревя, бросилась к ним.