←2-24 (Олицетворение)119/424→

Хет и Ракшаса

(Часть 4)

Когда на следующее утро чистенькие и опрятные Сержант с Центурионом прошли сквозь дворцовые ворота, то сперва они отпрянули от поднявшейся им на встречу Хет, ибо была она так покрыта грязью, что ничем не отличалась от местных жителей. Но сержант узнал ее посох и сразу же выговорил ей за ее неудовлетворительный внешний вид.

– Отложите свое расследование, – взмолилась Хет, – Ведь мы принесли этим людям лишь жестокость и бессердечие! Из вашей любви к Закону, пожалуйста, пусть Центурион укротит сегодня свой меч!

Сержант, конечно, отказал ей, ибо ни единой унции чего-то, что бы напоминало любовь, не было во всем его естестве. Когда он отказал ей, Хет обнаружила, что ее страсть ксержанту выскользнула из нее, как холодная жидкость, и она глубоко опечалилась, ибо подтвердилось то, что она знала все время. Но это была ожидаемая потеря, и решительность быстро взяла верх.

Сержант немедля возобновил свое следствие, постукивая по дверям и даже окнам своими прекрасными ногтями. Пуговицы его мундира внезапно показались слишком яркими и слепящими для Хет, и блеск от них резал ей глаза. Она услышала, как потная ладонь Центуриона потирает рукоять его меча.

Но, верные своему слову, жители собрали абсолютно всех на центральную площадь на отложенные похороны, и ни единой живой души нельзя было найти ни в одной из убогих и скособоченных лачуг этой земли.

Тут Хет увидела, что Сержант потрясен.

– Что ж, это ужасно странно, – холодно взглянул он на Хет, а Центурион кипел от злости.

Именно в тот момент раздались скорбные причитания, и следуя за этими звуками и дымом от кострища, отряд вышел на центральную площадь.

– Прекратите это безобразие! – промолвил Сержант в своей рассудительной полицейской манере, пока они пробирались через собравшуюся толпу, но никто не послушался.

Они были полны горя и негодовали из-за того, что им пришлось отложить свои погребальные обряды, и многие из них бросали мимолетные взгляды на Хет, пока плакали.

– Обождите немного, – попросила Хет, и они ждали, пока выложат хлеб.

– Еще чуть-чуть, – продолжала Хет, пока мертвецам на глаза укладывали амулеты.

– Еще совсем немного, – не отступала Хет, пока тела заворачивали в саваны.

Краем глаза она заметила, как опытная фехтовальная рука Центуриона оцепенела от нерастраченного напряжения, а мышцы на его шее вздулись и покраснели. Но в тот момент, когда Хет была уверена, что он бросится вперед с пеной у рта, похороны закончились, и началось преломление хлеба. Именно тогда Хет начала действовать.

–Можно и мне кусочек? – спросила она у хозяйки печи, и получила тонкий и невзрачный ломтик.

Проглотив его под холодным и сердитым взглядом Сержанта, она выпрямилась во весь свой рост и стукнула своим шестом. Хет была и вправду высока, и руки ее были узловатыми как сучья, и ее шест бил так тяжел, что крепкий мужик, пашущий целыми днями поле, едва ли смог бы его поднять. Даже несмотря на то, что она ничего этого не подозревала, все остальные поняли это очень быстро, и поэтому стало по-настоящему тихо, когда она встала.

– Это лучший хлеб, что я ела за три года моей службы, – объявила она громко и отчетливо. – И если вы спросите, то я скажу, что он даже лучше, чем хлебушек, что пекла моя бабка.

Собравшиеся жители согласно закивали, хотя знали, что хлеб горький и сухой. Их земля могла быть холодной и суровой, но они были благодарны за то, что у них было.

– А тебе как хлеб, тетушка? – спросила Хет хозяйку печи.

Женщина заметила блеск в глаза Хет, и внезапно волна понимания и возбуждения пронеслась меж собравшихся.

– Я бы сказала, что это лучший хлеб, который я когда-либо пекла, – заявила она во весь голос, – Лучший хлеб за все столетие!

Раздалось множество утвердительных возгласов, и все новые и новые голоса присоединялись к ним.

– Лучший хлеб на этой стороне колеса!

– Лишь гляньте, как он сладок и свеж!

– Да его бы в столице подавать!

Все больше выкриков слышалось отовсюду, пока они не слились в единый многоголосый хвалебный хор. Смешная, раздутая, непомерная ложь носилась взад-вперед по воздуху, и Хет стояла в центре всего этого, ее взгляд был ясными цепким, и обеими руками она держала свой шест. Она уж было начала терять надежду, когда вдруг раздался пронзительный и душераздирающий крик.

Кричала старая и скрюченная женщина, которая согнулась над общим столом, и изо рта и носа ее лилась желчь. Ибо, все они помнили, Ракшаса не переносил звуков лжи, так что он выполз изо рта женщины и корчился в черной гноистой массе на столе.

– Хватит, – провизжал он, он Хет не став мешкать, бросилась вперед и разбила его череп на пять сотен кусочков могучим ударом своего шеста.

Удар был столь силен, что надвое расколол стол и породил такую волну, что она достигла дворца и разбила на осколки любимую хрустальную люстру владыки, самим лишь своим разрушительным звуком. И началось великое ликование, а изломанное тело Ракшаса пинали и избивали, после чего оттащили в болото, где его потом сожрали собаки. Старуху немедля отнесли в жилище целителя, где благодаря его обширным знаниям целебных очищающих трав она поправилась и прожила еще десяток лет свободная от демонов.

Но для Хет ничего еще не закончилось. Во всяком случае,она лишь сильнее сжала свой шест, потому что, когда толпа лгала напропалую, она заметила что-то странное, что до краев наполнило ее ужасом. Сержант дрожал и трясся все время, точно так же, как старуха, и его красивое лицо было перекошено от боли. И Хет повернулась к нему в страхе и воскликнула:

– Да ведь у тебя тоже Ракшаса внутри.

– Конечно, – прокашлял Сержант, – нужен демон, чтобы поймать демона, ты что, не знала? Поэтому меня и сделали сержантом.

– У тебя вообще нет никакого Зрения Стража, – задохнулась Хет, едва не плача, – ты просто знаешь, лжет кто-то или нет.

– Так и есть, – прошипел Сержант содрогаясь, пока текущая из его носа желчь изгаживала его великолепные усы. – Я очень хорошо ловлю лжецов и преступников. И если кто-то знается с гнусью, то это только его дело. А я, между тем, отличный полицейский.

Хет пришлось признать, что он был прав. Он был очень хорошим полицейским, с очень чистыми ногтями. Но он был совершенно никчемным человеком.

– Лжецы и преступники – не одно и то же, – возразила Хет и нанесла Сержанту сильный удар в грудь.

В этот момент Центурион, который все утро ждал, чтобы убить кого-нибудь, прыгнул вперед с возбужденным, жадным криком и выхватил свой меч. Но, несмотря на то, что он намного превосходил Хет в искусстве владения мечом, он был ничтожным фехтовальщиком. Он нанес Хет несколько глубоких порезов, шрамы от которых она носила до конца своей жизни, но она была полна чудовищного пламени Воли, а он не был. В момент, когда она нанесла мощный удар по его перенапряженной фехтовальной руке, все было кончено. И когда она окончательно побила его, он начал скулить, как пес.

– Добей меня, – взмолился он, избитый и окровавленный, жалобно рыдая. И то были единственные слова, что он когда-либо говорил Хет.

Хет взглянула на него с жалостью, расстегнула пояс своего меча, а затем бросила его в грязь, потому что это было оружие убийства, в отличие от шеста. В этом отношении Хет была очень хорошей фехтовальщицей. Она оставила плачущего Центуриона, и велела жителям научить его более полезным навыкам, чем убийство. Говорили, что он стал посредственным плотником, но это уже другая история.

Хет повернулась к сержанту. Он выкашлял своего Ракшасу в грязь, и тот, пресмыкаясь, тащился прочь от толпы разъяренных обитателей, которые преследовали его с палками и камнями. Вид его вызывал в Хет отвращение, ибо был он очень откормленным и лощеным. Так что она, недолго думая, вышибла ему мозги, а тело его швырнула в зыбучую трясину. Когда она обернулась к Сержанту, тот зябко трясся от озноба. Без демона внутри, это был маленький человечек, худой и болезненно выглядящий. Хет внезапно осознала, насколько она была выше его.

– Тупица, – пролепетал Сержант, – что же мне теперь делать? На что жить? За какие деньги мне до блеска начистят сапоги и сделают маникюр?

Хет взглянула на него, всего чистенького, выглаженного и выскобленного, на его лихорадочные и полные ненависти глаза, и на погребальный костер, который прогорел почти до пепла, и печальные взгляды местных, которые склонились над ним. Воистину, подумала она, не стоит тратить время на этого ничтожного, жестокого человека, так что она отвернулась и пошла прочь.

– Спасибо, что убили Ракшасу, – поблагодарили ее жители, и вернулись к своему суровому существованию. И все же, они были признательны.

Хет сбросила свою униформу и сапоги, и на оставшиеся деньги купила хороший дорожный плащ, комплект грубо сотканной одежды и подкованные железом сапоги.

– Куда ты теперь направишься? – спросила ее хозяйка печи.

– К дороге, конечно же, – ответила Хет, ибо таков был порядок вещей.

Хет не приемлела насилия. Но все еще были Ракшасы, и кто похуже. И действительно, хотя ее шест использовался очень редко для крушения черепов, черепа, которые он сокрушил, были воистину очень знамениты. Возможно, о некоторых вы даже слышали, а еще, возможно, вы слышали, как она стала привратником в доме речей ЙИСУН, или как она снова встретила Прим на дороге некоторое время спустя. Но это уже другие истории.

Прежде чем уйти, Хет предложила свою старую одежду жителям, но те отказались.

– Ваши сапоги очень непрактичны для ходьбы по грязи, – поясняли они, и Хет вынуждена была согласиться. Если тебе приходится вычищать пятна со своей одежды каждую ночь, они перестают иметь значение.

Что, впрочем, не помешало Хет принять ванну чуть позже. Трудно отказаться от старых привычек.