←Аэсма и Три Мастера: Часть 3 и 483/536→

– Аэсма и Три Мастера –

(И уроки, которые она так и не усвоила)

ЧАСТЬ 3: Мастер этики

Возбужденная битвой и последовавшей победой, Аэсма опять отправилась в путь, и совсем не жалела о, том как жестоко она разрушила прекрасное общество света и звука, и с невежественным ликованием, насвистывая, она помчалась сквозь бездну на поиски Мастера этики.

Найти имение Мастера было легко, так как оно располагалось на вершине сияющей горы, пик которой был настолько высоким, что его можно было увидеть почти с любого уголка мироздания. Такое препятствие только насмешило Аэсму и, оттолкнувшись тридцатилиговым посохом Педама, она прыгнула к вершине. Пролетая мимо склонов горы, она увидела там толпы взбирающихся людей, зверей и полубогов. И когда она достигла вершины, передней было огромное столпотворение, бушующий океан паломников и величественно возвышающийся в центре большой сияющий храм невероятного обхвата и протяженности, со своеобразной формой, которую Аэсма не могла разобрать.

Почти сразу же Аэсму подхватило потоком, ее мотало то туда, то сюда среди скопления тел всех вообразимых цветов, очертаний и полов, а от сумбурных литаний на тысяче языков она едва не оглохла. В ярости, одним взмахом посоха она сбила с ног всех вокруг нее в радиусе километра, и, пока они ползали вокруг, страдая от боли, она принялась злобно их расспрашивать.

«Где Мастер эстетики?!» - шипела она, набрасываясь на лежащих паломников, схватившихся за свои кровоточащие голени. Все они следовали разным догмам и не были объединены общей верой. Там были звонящие в колокола и сжигающие кошек паломники, любители получать по ногам и рукам (которые радостно плакали от того как изысканно их избила Аэсма) и многие другие.

«Спроси святых!» - закричали паломники, и Аэсма увидела, что из основания огромного храма прорастает бесчисленное множество храмов поменьше, словно уродливые разукрашенные грибы в попытке раздавить друг из друга. Тогда, крючком на конце посоха Педама, она подняла тридцать храмов и неистово затрясла ими, пока от туда не выпало несколько румяных, потных жрецов.

«Прочь, демон!» - в один голос закричали жрецы, хватаясь за разнообразные священные символы, из-за чего Аэсма поколотила их посохом.

«Где Мастер этики?!» – спросила она, ковыряя в носу, и уселась на грудь одного из святых.

«Он святейший из святых и скрылся от взора нечестивых! - ответил жрец, задыхаясь от мучительной боли, ибо пропитанное злобой тело Аэсмы было тяжелее железа и горячее кузнечного горна, - И тебе никогда не узнать тайного пути к его абсолютной истине!»

Тогда Аэсма размазала его по камням и решила спросить у собаки, ведь они заслуживали куда большего доверия, чем паломники и святые.

«Он в храме 109 комнат, - ответила ей собака, - каждая из которых святее предыдущей, и что бы пройти потребуется все более и более чистое сердце».

Аэсма пнула собаку и хотела уже уходить, но та сказала: «По закону собак, ты на протяжении одного дня должна нести мое бремя. И поэтому я дарую тебе моих блох, чтобы иметь возможность отдохнуть сегодня ночью». И все до единой блохи перепрыгнули с собаки на Аэсму, она взвыла, чесалась, стукнула собаку, но собачий закон был нерушим, и потому ей не оставалось ничего, кроме как сердито ворчать себе под нос и идти дальше.

Приближаясь к храму, Аэсма увидела, что тот имеет форму огромного фонаря с сияющими воротами вокруг каждого проема, и через одни ворота она могла видеть все 109 комнат до мельчайшего лучика света.

Она прыгнула через первые ворота, но тут же столкнулась с огромной толпой из десяти тысяч многоцветных жрецов, захлопнувших вторые ворота у нее перед носом.

«Тебе не пройти дальше, - кричали жрецы, суетясь вокруг нее, - пока ты не исполнишь священные ритуалы и не докажешь, что достойна!»

«Что за ритуалы?» - ворчала Аэсма, отгоняя жрецов от своих щиколоток. Однако десять тысяч жрецов дали десять тысяч ответов. Одни говорили, что Аэсме следует очистить призраки ее прошлых жизней, другие утверждали, что она должна облить себя кровью девственниц, третьи требовали, чтобы на каждой пяди ее тела было по игле. Вскоре разногласия священников переросли в ярость, и они набросились друг на друга, и по-прежнему не позволяли пройти. Но у Аэсмы не было времени на эти глупости, так что она выдрала десять тысяч перьев из плаща Акарота и дохнула на них огнем, и каждое из них стало точной копией ее злобного тела. Двойники провели требуемые ритуалы с ужасающей быстротой и рассыпались в прах. Признав поражение, потрепанные жрецы открыли ворота, и Аэсма прыгнула в следующую комнату.

Сразу же Аэсма столкнулась с огромной толпой из девяти тысяч бритых монахов, все они требовали повторять разные мантры, и каждый объявлял остальных шарлатанами. Как и прежде, изрыгая проклятия, она вырвала девять тысяч перьев из плаща Акарота, и опять появились двойники, и она пошла дальше.

Так она шла дальше, от монахов к иерофантам, от бородатых мудрецов к десятитысячелетним йогам. В конце концов она истратила все перья из великого плаща, и от него ничего не осталось, так что она перешла на нити своей одежды. А когда одежды не стало, она перешла на волосы своего тела. И когда волос совсем не осталось, она перешла на ресницы.

Наконец, Аэсма добралась до 107 комнаты. Стены ее были из серебра, а внутри ожидали десять прекрасных сияющих юношей, облаченные лишь в трансцендентальные улыбки и тишину. Однако они не могли прийти к согласию и жестом показали на десять свитков с десятью древними коанами, и каждый велел прочесть свой. Но Аэсма, голая, ободранная, с зудом по всему телу от блох, которые все еще не собирались слезать, была уже прилично разгневана, злобно отколотила их посохом, и нырнула в следующую комнату, прежде чем они смогли оправиться.

В 108-й комнате стены были из золота, а на пяти золотых тронах сидели пять мудрых и благородных старейшин со скипетрами властности, медными языками и завитыми железными бородами. Позади каждого старейшины стояло по золотой двери в последнюю палату.

«Убирайся прочь, дьявол!» - объявили старейшины суровым голосом, - Никогда тебе не узнать тайного пути в последнюю комнату, ибо душа твоя черна, как полночь!»

«Я Аэсма Разрушительница, старые вы дураки! Я вознагражу вас за дерзость своим посохом», - огрызнулась Аэсма, которая уже устала от всего этого балагана, и посохом Педама разнесла всю стену. Правда, в результате прославленный посох с яркой вспышкой разлетелся на пятьдесят тлеющих обломков, позднее собранных бежавшими оттуда паломниками. Они горят и по сей день.

Так ободранная Аэсма, на которой были только блохи, прыгнула в последнюю комнату, заполненную светом и сладкой музыкой.

Аэсма сразу поняла, что Мастер этики был самым могущественным из трех мастеров, и поистине святейшим среди святых. Это был гермафродит с чистой, полыхающей, золотисто-коричневой кожей, длинными блестящими черными волосами, идеальной улыбкой, увенчанный цветами и огнем. Он сидел, зависнув в золотом воздухе, окруженный девятнадцатью девственными служителями полубогами, которые, млея, пели хвалебные хоры.

Аэсма была по-настоящему поражена, ибо из 109-ой комнаты исходил великий свет Истины, и она удивилась, как не заметила этого раньше. Пульсирующий свет очистил ее почерневший разум, и она почувствовала сильное и внезапное беспокойство.

Мастер этики не стал осквернять своих совершенных губ воздухом, а вместо этого улыбнулся пятью способами, пока говорил голосом разума, что отдавался эхом эонов.

«Я слышал, что ты сразила других Мастеров, - прозвучали слова, исполненные величия и знания. - Это правда, я сильнейший среди учеников ЙИСУНА».

Почесываясь под ярким светом той комнаты, Аэсма послюнявила зудящие руки.

«Как так?» - спросила она.

«Мастер пространства-времени был могуч, но его взгляд был ограничен одной точкой зрения. У Мастера эстетики был более широкий взгляд, но все же она смотрела вовне. Это их фатальные недостатки. Я смотрю внутрь, - сказал Мастер этики, сделав небольшой жест смирения и песни, и его девственные служители ахнули от изумления. - Только овладев нашим внутренним "я", мы внутренней сущностью, мы способны овладеть своим "я" внешним. Теперь всем кто видит мой храм, могут узнать праведный путь».

Аэсму пробрала дрожь, ибо свет этого великого храма и впрямь казался необычайно могущественным.

«Я постиг учения ЙИСУНА, - продолжал Мастер, - а также каждый священный текст, написанный человеком или иным умом. Я отвел свой взгляд и каждый аспект своего существования от насилия и устремил к прославленности и моральному праву всех сознаний. Поэтому я овладел абсолютной и неоспоримой истиной самой Истины, и мое дыхание само совершенство».

«Аэсма мне жаль тебя, ибо ты погрязла в ней, а я избавил себя от этой борьбы. За всю жизнь я не совершил ни одного акта насилия», - с грустью сказал Мастер, и все его служители заплакали.

«Чушь!» - недоверчиво фыркнула Аэсма.

«Нет, это правда, - сказал Мастер, опустив свои бесконечные глаза вниз, - Меня непорочно породил лотос, выросший из правого глаза ЙИСУНА, и потому я не причинил своей матери никакой боли. С рождения я обладал знаниями взрослого мужчины или женщины, и потому, приучился регулировать поток своего сознания так, что мне не нужна ни вода, ни еда».

Аэсма не верила, а Мастер продолжал.

«Меня вырастили три легендарных зверя, что держат трон ЙИСУНА. От Руха я научился дисциплине языка, чтобы никогда не навредить другим словами. От Бегемота - дисциплине тела, чтобы привести мой дух и плоть к совершенству и никогда не поднимать руку на человека или зверя. И от Левиафана я научился дисциплине ума, чтобы стирать все злые мысли, прежде чем они сформируются».

Несмотря на всю свою оторопь и необходимость щуриться, Аэсма была чрезвычайно раздражена пением и благоговением девственных спутников Мастера, а ее укусы сильно зудели, и тогда она задала еще один глупый вопрос.

«Тогда почему ты все еще здесь, самодовольный болван? Если ты такой святой, разве не эгоистично с твоей стороны тут торчать?» - она прошипела, разъяренная чистотой этого светящегося существа.

«Воистину, я желаю возвышенного, - сказало божество, и его служители склонили головы в сожалении, - но единственный акт эгоизма, что я себе позволяю – это мое существование. Только я поддерживаю этот великий свет Истины, сияющий в этом храме, благодаря которому люди могут достичь просветления, это маяк, который можно увидеть со всех уголков Вселенной! Без моего учения великая тьма несомненно захлестнет мироздание».

Тут Аэсма озадачилась, поскольку, когда она стояла снаружи храма, свет был едва виден, и до нынешнего момента она почти его не замечала. Но все же, она не могла придраться к словам мастера, отчего злилась и скрежетала зубами, предчувствуя поражение.

«Зачем ты держишь столько боли в своем сердце, Аэсма? - вежливо заговорил мастер. - Покажи мне свой просветленный разум, чтобы я мог наставить тебя на истинный путь».

Аэсма послушалась, и мастер увидел болезненные красные угли ее разума, и до чего тот был извращен и порочен.

Такая бескрайняя жалость проникла в его совершенную грудь при этом удручающем зрелище, что он заплакал кристально-чистыми слезами и сделал один золотой шаг, чтобы спустится к Аэсме.

Но в тот самый момент прошел ровно день, и блохи на теле Аэсмы, связанные законом собак, покинули ее и устремились во все стороны сразу. И когда совершенная и гибкая нога Мастера коснулась земли, не обратив внимания, в его великой жалости, он довольно неосторожно наступил на блоху и раздавил ее.

Немедленно девятнадцать служителей Мастера закричали, принялись указывать пальцами и смеяться над этим единичным проступком. Их лица чудовищно исказились от шока и ужаса, и они плясали вокруг, подвывая. Мастер был ошеломлен их легкомысленным поведением и бездумными действиями, ведь он лишь незначительно нарушил свое "я". И он окутал их своим великим, сияющим разумом и был поражен, потому что, хоть служители и провели свои бесконечные жизни рядом с Мастером, ни капли великого света Истины не проникло в их души, и их разум все еще кишел нечистотой.

С великим ужасом Мастер быстро полетел в 108-ю комнату великого храма, где лежали избитыми пять благородных старейшин, и увидел, что в эту комнату не проникло и мельчайшей частицы великого света Истины. И он с возрастающим беспокойством направился в 107-ю комнату, где стонали десять юношей, и увидел, что ни йоты великого света Истины не побывало и на пороге.

И так Мастер пересекал комнату за комнатой, мчась в ужасе через каждые сияющие врата, и с каждым разом и без того тусклый свет истины становился все темнее. И, наконец, Мастер вышел из храма и увидел нескончаемые разногласия, и вот он высвободил из тела свой разум, чей ужасный жар и несравненное пламя едва не уничтожили саму землю. 

И когда Мастер стоял там, весь золотой, с потом стекающим по его совершенному телу словно расплав, он не смог обнаружить ни одной крупицы великого света Истины нигде за пределами этого храма во всем мироздании.

«Как такое могло случиться?» - ахнул Мастер, Но, развернувшись, он увидел, что свет, и без того уже едва видимый, рассеивается и умирает.

Расставив золотые ноги Мастер, связался со своим трансцендентным сознанием и поглотил звезды, после чего направил свою безграничную и ужасающую силу воли на этот свет.

Но как бы он ни пылал величественной сияющей мощью, свет продолжал меркнуть, и по мере того, как он тускнел, те, кто был снаружи и внутри храма шумели все громче.

«Свет в храме гаснет!» - прищуриваясь, бормотали сжигающие кошек паломники.

«Видите, там свет гаснет?» - говорили звонящие в колокола паломники, вглядываясь в храм.

«Какой свет?» - говорили любители получать по ногам и рукам, пытаясь его разглядеть.

В итоге все пришли к соглашению, что никакого света там никогда и не было, и в этот миг мельчайшие его остатки полностью пропали, и храм совершенно потемнел. Океан жрецов и паломников взволновался, и вот постепенно они начали уходить из храма и стекать по склонам горы, сначала великими потоками, потом ручейками, а потом и струйками.

Наконец девятнадцать девственных служителей с визгом пробежали мимо напряженного Мастера, придерживая полы одежд, и помчались вниз по скалам. Подошла собака, села и принялась чесать бедро.

Затем из почерневшего храма спотыкаясь вышла Аэсма, мотая головой вокруг, не в силах поверить своим глазам.

«Ты, - открыл рот Мастер, - что ты натворила?»

«Ничего, правда!» - возразила Аэсма, и тогда Мастер понял, что на самом деле никогда не поддерживал свет Истины – то был ложный свет, поддерживаемый не чистотой единого великого сознания, сияющего наружу, а взглядами миллионов мелких и невежественных умов, вглядывающихся внутрь.

С этим ужасным осознанием мастер уселся на землю и впервые почувствовал черный приступ ненависти.

«Ты!» - снова выплюнул Мастер.

Этого урока Аэсма вовсе не усвоила – она была слишком сбита с толку, измучена жарой и укусами, чтобы заботиться о столь тривиальных вещах, как свое просветление. Она пнула собаку, вернув ей блох, за что та была благодарна. А затем, почесывая ягодицы, совершенно голая помчалась сквозь бездну.

– Аэсма и Три Мастера –

(И уроки, которые она так и не усвоила)

ЧАСТЬ 4: Аэсма в Доме Речей

Хоть Аэсма в своей невежественности этого и не замечала, пока путешествовала, но она задела великую струну раздора и теперь та звучала по всей вселенной с ужасной яростью. Имения трех великих Мастеров были разрушены и опустошены, и вот сами они, униженные, собрали тех немногих последователей, что остались, прихватили орудия спора и войны и сразу же направились в дом речей ЙИСУНА, чтобы выразить свой гнев.

«Ваша дурная ученица При Аэсма разрушила мой Паноптикум» - проревел Мастер пространства-времени.

«Этот отвратительный червь сжег мой дворец», - дулась Мастер эстетики, чья кожа и одежда приобрели цвет синяков, а прямые волосы были собраны в пучок.

«Она разогнала моих учеников и омрачила мой храм, - плакал Мастер этики, - кто теперь будет учить истине твоего Слова?»

В этот самый момент в зал вернулась Аэсма, не обращая на них внимания, и тогда они подняли громкий крик. ЙИСУН жестом призвал к тишине и заговорил: «Я сказал Аэсме, что вы мои самые сильные ученики. Это была ложь».

Три мастера были ошеломлены этим утверждением и громко запротестовали, но ЙИСУН продолжил:

«Ты, Мастер пространства-времени, действительно чрезвычайно силен. Но ограничиваешь себя формой, того, что есть, а не формой того, чем ты хочешь, чтобы оно стало».

«Ты, Мастер эстетики, тоже сильна, но замечая только красоту, ослепляешь себя».

«И ты, - сказал ЙИСУН рыдающему Мастеру этики, - обладаешь чистейшим разумом и сердцем, но, глядя лишь внутрь, ты не в силах воспринять внешнюю иллюзию».

«Кто же тогда самый сильный?» - крикнул Мастер пространства-времени, стуча своим большим долотом с грохотом, который сотряс дом речей, - Дайте мне знать, чтобы я мог его измерить!» Остальные поддержали его, и зал вскоре наполнился умоляющими криками.

«Ясно, тогда я вам скажу, - ответил ЙИСУН, - это При Аэсма».

«Что!» - зашипела разъяренная Аэсма, и остальные были столь же поражены.

«Вы трое были дольны вашим мастерством, а Аэсма – нет», - сказал ЙИСУН.

«Но она же идиотка и отвратительная мошенница!» - причитала Мастер эстетики.

«Это правда, - ласково сказала ЙИСУН, - но она обладает самым могущественным мастерством – жаждой желания. Она Мастер желания».

Три мастера обдумали это утверждение, так как это был урок, и, поскольку каждый из них был исключительно мудр, они осознали содержащуюся в нем силу и один за другим разошлись по своим разрушенным имениям.

«Какие три урока ты усвоила, Аэсма?» - спросил ЙИСУН, после того как они ушли.

«Вселенная чем-то похожа на колесо!» - гордо сказала Аэсма.

«Несомненно, но только с одного ракурса», - сказал ЙИСУН с удивлением.

«Универсальное искусство – это насилие» - горячо продолжила Аэсма.

«Действительно, но второе и гораздо более великое – ложь», - сказал ЙИСУН.

«Истина зависит от тех, кто ее отстаивает!» - она закончила, топнув ногами.

«Нет такой вещи, как Истина, - сказал ЙИСУН, - стоит полагаться только на ложь. В ней гораздо больше логики».

«Почему, владыка?» - выплюнула Аэсма.

«Потому что мы стремимся постоянно ее поддерживать».

«Что вы имеете в виду, о повелитель среди повелителей, о королева среди королев! – прорычала Аэсма сквозь скрежет ее зубов, - Вы послали меня на это дурацкое поручение!»

«Ты лгунья, и твой разум кипит злобными замыслами, - сказал ЙИСУН, - и потому ты моя любимая дочь. Из всех моих детей ты одна борешься».

«Борюсь, владыка?» - спросила Аэсма, пытаясь уловить какой-то смысл.

«Есть лишь борьба, - ответил ЙИСУН, - желание и борьба – это две сущности жизни, а отдых – это смерть Ты непредсказуемый и ловкий боец, тебе ненавистна стагнация и ты ужасно жаждешь власти. Ты принимаешь мир не таким, каков он есть, а стремишься к большим формам за его пределами, и неистово стараешься преобразить его по своей воле, ужасными инструментами жажды. Поэтому ты моя самая сильная ученица».

«Я все равно не понимаю», - закипела от возмущения Аэсма.

«Идеально», - сказал ЙИСУН.