Я усаживаюсь в кресло, достаю сигареты и кладу ноги на стол.

- Я помешал?

Краем глаза я замечаю Мага, путающегося в робу и стремительно уносящегося вглубь Церкви, пиная на ходу какого-то мужика. Как всегда, весь движ без меня.

Непривычно мешкая, она протягивает мне бомбу. Под стеклянной оболочкой копошатся бесчисленные тускло-розовые мелкие твари, раскидывая в разные стороны жгутики.

- Что это?

— Это бомба, – констатирует она очевидное, – с помощью неё мы победим в этой войне.

- Я смотрю, времени зря не теряешь. Тебе не кажется, что ты заигралась?

— Это не игра, – выпаливает она раздраженно и отбирает у меня бомбу, – дай сюда. Мало того, что не помогаешь, еще и обесцениваешь всё, до чего дотянешься.

- Воу-воу, – я «сдаюсь», подняв руки, – товарищ командир, а что будет, когда ты в очередной раз облажаешься? Оставишь этот таймлайн, пойдёшь ломать следующий? Тебе не кажется, что это безответственно?

Она скрипит зубами и с размаху отвешивает мне пощёчину. Не больно, но обидно.

- Ты думаешь, что ты лучше меня, раз ничего не делаешь? Думаешь, раз ты сдался, ты имеешь право меня осуждать? Да как ты смеешь, ты… Ты…

Она беззвучно шевелит губами. Я не слышу и понимаю, что она говорит что-то очень обидное. Что-то, что могло бы пересечь черту, будь сказано вслух.

- Ты трус. И не имеешь права меня осуждать за то, что я пытаюсь бороться, – говорит она неожиданно спокойно.

Ты просыпаешься в холодном поту. Приснится же. Вспотел ты не зря – на тебе свитер, футболка, штаны и носки. Спать в одежде – комфортнее. Так ты чувствуешь себя в безопасности. Твоё внимание привлекает ритмичное шебуршание за стеной, рядом с изголовьем кровати. Ты прикладываешь к стене ухо. Звук такой, будто что-то ковыряет бетон отверткой. Будто заметив, что ты прислушиваешься, ковырятель прерывается. Стоит тебе встать с кровати, шебуршание возобновляется. Ты идёшь чистить зубы, но твой взгляд задерживается на новообретенной папке документов. Она вызывает неясную тревогу. Ты собирался начать чтение еще вчера, но почему-то никак не мог за неё сесть. В зале ты застаёшь Винта в одних трусах, ковыряющего утыканный проводами агрегат. Увидев тебя, он радостно восклицает:

- Доброе утро!

Ты мрачно киваешь. Было бы чему радоваться.

Чертыхаясь, он выползает из-под машины и начинает увлеченно втирать тебе свою дичь:

- Представляешь, несмотря на переход Аляски под социалистическое управление, HAARP всё еще не закрыли, а это подтверждает мою гипотезу (которую, между прочим, я высказал еще 15 лет назад), что наш Международный отдел знал об американских разработках и не вмешивался…

Ты пытаешься налить чай, но промахиваешься. Твои руки трясутся. Что на этот раз с тобой не так?

-… А ведь еще «Кембрижская пятерка» докладывала о разработках, связанных с…

Господи, когда же он заткнётся – думаешь ты, поднимая с пола пакетик, и кидая в кружку. Дрожащими руками ты щедро поишь стол кипятком. Руки из жопы.

Внезапно ты замечаешь, что стало тихо. Только в другой комнате продолжается шебуршание за стеной. Обернувшись, ты видишь, что Винт застыл на месте с открытым ртом. Внезапно ты чувствуешь резкую головную боль.

- Блять, голова… Так и чо там твоя пятёрка?

Вопроса он не слышит. Просто стоит с открытым ртом и таращится в пустоту. Подойдя, ты щёлкаешь пальцами у него перед глазами.

- Аааа?..

- Чо там твоя пятёрка, говорю?

-  Какая пятёрка? – он смотрит на тебя непонимающе – у тебя пятно на штанах.

Ты замечаешь, что пролил на себя крутого кипятка. Но боли не почувствовал. Задумавшись с чайником в руках, ты понимаешь, что не можешь вспомнить, как вообще попал к Винту домой. Ты взял у Семёныча папку… А потом тебе снился странный сон.

- Ты в порядке? У тебя синяк под глазом, – замечает Винт.Выглядит весьма обеспокоенным.

- Да херня. Ща я должен… - должен что? Нужно было что-то сделать. Что-то неприятное.

От размышлений тебя отрывает звонок телефона. Подскочив от неожиданности, ты роняешь чайник, и вода разливается по полу.

- Я уберу, – Винт убегает за тряпкой. Номер незнакомый. Приложив телефон к уху, ты неуверенно говоришь:

- Алло?..

- Станислав Александрович? – спрашивает тебя женский голос

- Даааа?..

- Где вы ходите? Мы вас уже полчаса ждём!

- Куда ждёте?

- На собеседовании! У нас два завуча сидят вас ждут, имейте совесть!

- А, да-да, уже бегу! – ты сбрасываешь вызов. Собеседование? Когда ты успел договориться?

Уже на улице ты вспоминаешь, что не мылся уже?.. Кто ж его знает. Липкая одежда прилипает к телу. Горящая звезда в небе беспощадно печёт. Камни впиваются в ноги через протёртые подошвы. Руки дрожат. В голове эхом отдаётся «вас ждут». Как ты мог забыть? Надо же быть таким распиздяем.

Прохожие внимательно следят за твоими передвижениями, но, когда ты поднимаешь на них взгляд, отводят глаза. За занавешенными окнами мелькают фигуры, которые исчезают, стоит тебе сфокусировать на них зрение. Глаза разбегаются. В висках отдаётся ритмичный стук. Ты ловишь себя на том, что бормочешь себе под нос:

- Бля, люди же ждут, бля, ждут же люди…

Ты удивился бы самопроизвольности этого бормотания – оно происходит без твоего ведома – но гнетущая тревога не даёт сосредоточится. Бля, люди же ждут.

Ты подгребаешься к школе. Старое, побитое здание советской постройки, во дворе кучка школьников марширует под окрики физрука:

- Раз, раз, левой! Раз, раз…

Заметив тебя, школьники начинают переглядываться и хихикать. Хорошее начало, нечего сказать. Весь в мыле, ты влетаешь в холл, где тебя тут же тормозит бдительный охранник.

- Куда ломитесь, молодой человек? Вы к кому?

- У меня собеседование, – отвечаешь ты, с трудом переводя дыхание. На периферии зрения мельтешат черные мошки. Ты хочешь было поддержать себя тем, что делаешь важное дело, но не можешь сосредоточиться.

Наконец, ты вбегаешь в аудиторию. Две тётеньки, до этого оживлённо болтавшие, смеривают тебя скептическими взглядами.

- А, вы всё-таки явились… Как вас там… - завуч просматривает свои записи, – Станислав Александрович. Надеюсь, у вас были веские причины заставлять нас столько ждать – она недовольно скрещивает руки на груди.

Пожалуйста, просто убейте меня, чтобы я искупил свою вину зато, что заставил вас ждать. Терзайте мою плоть, пустите мою кожу на абажуры, – думаешь ты, покаянно кивая и усаживаясь напротив.

Некоторое время они рассматривают тебя с подозрением.

- Ну, может куртку снимете? Вам не жарко? – в её голосе прорезается сочувствие. Или это жалость?

Матерясь про себя, ты дрожащими руками сдираешь с себя куртку,промахиваясь и роняя её на пол. Ты молишься о сердечном приступе, который прекратил бы это здесь и сейчас.

- Итак, Станислав Александрович… - она задумчиво просматривает свою тетрадь, – по телефону вы указали, что окончили аспирантуру… Вы же принесли диплом?

О нет. Почему мироздание так жестоко к тебе? Ты отдаёшь указание лицевым мышцам выдавить неловкую улыбку.

- Я… Я донесу.

- Ну что же вы, Станислав Александрович… - она осуждающе качает головой – надо быть собранней, что ли. Вы же должны быть примером для своих учеников.

Тебе просто отчаянно нужны деньги. С твоим образованием твой выбор сильно ограничен.

- Наш прошлый преподаватель… - она замолкает и жуёт губу, – скажем так, выбыл посреди учебного процесса. Сколько часов возьмёте?

Часов? А сколько нормально? Чёрт, ты понятия не имеешь, как это должно работать.

- А сколько дадите?

Она удивлённо тебя разглядывает. Похоже, не ждала этого ответа.

- 36 вас устроит?

Кто знает? Тебе нужно, чтобы платили хоть что-то, и ты мог не жрать себя за тунеядство. К сожалению, все важные шаги в своей жизни ты принимаешь так – совесть зажирает тебя, пока ты импульсивно не подпишешься на обязательства, которые не потянешь.

Есть ли педагогическое образование? Когда-то было, но ты не помнишь ничего. Опыт работы? Конечно нет, но на эту вакансию у тебя нет конкурентов. История, граждановедение, мировая культура, религиозная культура? Да запросто. С пятого по 11ый класс, 6 часов в день.

Несмотря на твоё распиздяйство, завуч кажется довольной. Наконец-то учебный процесс будет восстановлен.

- Еще такая просьба. Предметы у вас… Кхм. Политические, поэтому, просьба – к бунту их не склоняйте, хорошо?

Вопрос ставит тебя врасплох. Хорошо?..

- Отлично. Надеюсь, мы друг друга поняли. Рабочие программы я вам распечатаю, учебники можете взять в библиотеке. На работу выходите с понедельника, в полвосьмого, ключи – на вахте. Тогда же договор подпишете.

Ты отчаянно киваешь. Пожалуйста, отпустите быстрее.

Завуч по воспитательной работе, толстая тётка с очками в роговой оправе, молчавшая всё собеседование, внезапно заявляет:

- Детки у нас разных народов, даже манзы есть, старайтесь…Поделикатней.

Ты киваешь. Неужели тебе разрешат уйти?

Я спешу через разрушенные кварталы. Меня ждёт жених – я невеста на выданье. Передо мной – стена черного пепла. На границе, почесывая затылок, впереди стоит синий постовой. Мне было бы его даже жалко, но я не собираюсь тратить жалость ни на кого, кроме себя. Из-под земли вырывается красный шип, протыкая солдатика насквозь. Пробитая каска жалко раскачивается на острие. Кровь заливает брусчатку. Никто больше не встанет у меня на пути. Подходя к границе, я задумываюсь – возможно, мне стоит подобрать себе платье? Я вся заляпана кровью и кишками – проведя рукой по волосам, я снимаю с локона чей-то мозжечок. Дрянь. Не могу же я в таком виде явиться к своему суженному? Как создать себе платье? Делала ли я себе когда-нибудь гражданский наряд?

Задумавшись, я вспоминаю последний раз. Я сидела с маленькой Аней и делала себе нарядное платье. Это воспоминание больно колет где-то в груди. Тогда еще казалось, что всё может закончится хорошо. Тогда еще казалось, что я смогу выйти из этого чистой.