Я их убила. Я действительно убила их всех. Разумеется, ради их блага, но… Я никогда не убивала раньше сама. Я могу попросить своих слуг – но сама я не марала руки. Оказывается, это огромная разница. Я должна бы чувствовать себя разбитой, виноватой, но я чувствую… Свободу. Будто, нарушив это самое главное правило, мне уже всё можно. К чему терзать себя виной, если ты уже проклят? Я боюсь себе в этом признаться – но мне это даже понравилось. Я столько лет носилась с каждой из этих душ – а теперь могу щелчком пальца уничтожить десятки. Но почему мне это понравилось? Потому что я чувствую власть? Потому что я не несу ни за кого ответственности, кроме себя? Или потому что я ломаю тот образ, которому должна была, по её мнению, соответствовать? Всего понемногу. Мне не стоит строить свою жизнь вокруг того, чтобы ей досадить. Теперь важно только то, чего Я хочу. Я уже пересекла Мост, и мне нет дороги назад. Интересно, если я умру, что со мной станет? Я не вернусь в Церковь, потому что у меня уже нет дома. У меня нет локаций, которые я контролирую – значит, я ограничена очень малым количеством маны. У меня нет больше свиты и подчиненных. Я одновременно абсолютно свободна и почти бессильна.

Я замечаю одиноко курящего синего солдатика. Раньше я бы постаралась его обойти или приказать другим убить его быстро, чтобы не мучался – но теперь, что меня ограничивает? С чего, собственно, я должна сдерживаться? Иди сюда, родной, я хочу играть.

Он замечает меня, выкидывает бычок, достаёт винтовку… Как вы мне надоели. Мужланы с оружием, которые делают тебе больно. А ты слишком тупой, чтобы понять боль, и я убиваю тебя быстро. Что если я… Почему нет, опять же?

Я кидаю в него маленький шарик намерения. Вращающаяся синяя сфера ударяет его в лоб до того, как он спускает курок. Его взгляд расфокусируется, у него появляется это характерное выражение недоумения. Где это я? Что я делал только что? Кто я?

Пришло время поквитаться. Я соединяю два указательных пальца и мееедленно развожу их в стороны, представляя получаемый результат. Глаза солдата начинают увеличиваться в размерах, он издаёт тихий хрип, а его тело начинает разрывать пополам. Я чувствую себя ребенком, который поймал жука. Что если я оторву тебе крылышки? Я сдираю с него одежду. А потом лапки? Кожа мешком падает на пол. А теперь, я хочу знать, что у тебя внутри…

Моё намерение поддерживает в нём жизнь. Ты же не думаешь,что я дам тебе просто так умереть? Я чувствую… Восторг. Удовлетворение. Я хотела делать это всё эти годы, но сдерживалась. Думала, что, если я дам бить себя, вместо других, я буду лучшим человеком. Что в конце концов, меня наградят. Как же я ошибалась. Глаз солдата безумно вращается. Ха-ха, у тебя нет голосовых связок, чтобы кричать. Я выдираю шестерню с его лица. Вот, перед нами начинка среднего солдата синих. Я чувствую его панику, его страх, его боль. Наконец-то это не мой страх. Наконец-то кто-то другой будет страдать вместо меня. Если нас всех ждёт одинаковый ужасный конец – почему именно я должна платить по счетам? Как же вы меня бесите, синие куски дерьма. Что если я размотаю тебя от дома до дома? Растягиваются мышцы и сухожилия, я слышу скрип… и моя мана заканчивается. Груда мяса оседает на пол. Дерьмо, я же только начала. Ну, он же что-то охранял? Значит, если я захвачу эту локацию (а она явно дерьмовая, раз её охранял всего один постовой), я смогу восстановить ману. Что тут у нас…

Дом разбитых зеркал. Я была здесь очень давно, в детстве –это самая граница с царством черных. Раньше они были целыми. Какая разница. Я подхожу и пинаю груду стекла. Солнце отражается в осколках. Что если я найду целое? Могу ли я через целое попасть сразу к своему суженному? Ведь если я вступлю в его земли, я тут же задохнусь, и у меня нет маны с этим бороться. Обычно эти зеркала матовые и ничего не отражают – служат местом наблюдения для Него. Но если их разбить – начинаешь видеть в них себя.

Я копаюсь в грудах битого стекла. Оно рассекает руки – но мне плевать. Когда эта оболочка истреплется – я просто найду новую. Мне бы всего лишь целый кусочек… Тщетно. Всё побито. Я в расстройстве пинаю очередной осколок. Теперь, когда они разбиты, с них нет толку – всё, что я могу увидеть в них – это себя. Себя – потому что я трещина на зеркале. На зеркале, которое Стас. Оно раскололось в нашем детстве, и я отделилась, и Дом Зеркал стал складом осколков. Зеркало матовое для меня, потому что меня не увидишь в целом зеркале – я же трещина. Но значит, для кого-то оно отражает, для кого? Я чувствую нарастающую панику. За мной следят. Кого может отражать зеркало в подсознании чужого человека? Я резко поворачиваюсь, вскидывая винтовку. Я прикидываю, где та точка, в которой отражался бы смотрящий. Я стреляю – не попаду, но он будет знать, что я его видела.

Внезапно из воздуха материализуется парень, ковыряющий шестерни. Я пытаюсь разрубить его пополам силой мысли, но у меня этого не выходит. Он отрывается от своего занятия и смотрит на меня недоумённо:

— Вот дерьмо, спалила меня.

Я не могу его убить. Я чувствую вокруг него синюю ауру. Это что, сновидец?

- Стас?.. Это ты?

Я прихожу в Церковь после долгого разговора. Разумеется, Александра встречает меня вопросом:
- Где ты был?

Я собираюсь ответить, но решаю, что не стоит. Она и так знает, где я был.

- Ты… - она жмурится, будто изо всех сил стараясь не выругаться,– зачем ты это сделал?

- Мне показалось, ты слишком зла с ней. Я хотел показать, что может быть и другое отношение.

- Ты хотел… Уф. Почему, когда надо, от тебя помощи не дождёшься? Я тебя прошу, пожалуйста, не делай так больше. Ты не понимаешь, что творишь.

- Может, ты мне всё-таки расскажешь, что я творю? Твои нравоучения звучат неубедительно. Я что тебе, ребенок?

Она злится. Кажется, я её задел.

- К черту. Хочешь – получай. Кто, я, по-твоему, такая?

Вопрос застаёт меня врасплох.

- Мое расстройство, которому я позволяю слишком много болтать?

Она смотрит на меня снисходительно.

- Если бы. Я – это ты. Просто из бесконечно далёкой ветки реальности, где тебя угораздило родиться девушкой. И Анна это ты. И Стас – это тоже ты.

- Звучит интригующе, но тебе потребуются доказательства, чтобы меня в чем-то убедить.

Она многообещающие щёлкает пультом телевизора.

- Не веришь – смотри. Я тоже долго не хотела в это верить.

На мутном экране проступает изображение девушки. Затянутых колючкой глаз не видно, зато из случайных мест торчат множество глазных яблок, не мигая таращась в экран. На секунду мне кажется, что это фотография, но я замечаю, что волосы девушки слабо раскачиваются на ветру.

— Это Синяя Императрица. В этой ветке номер 23 Маг сместил её с трона и сделал своей слугой. Стаса таки призвали в армию и через полчаса он повесится на ремне.

- Всё-то у тебя повешенные.

Она смотрит на экран с плохо скрываемым отвращением.

- Оно… Следит за мной. Иногда, когда я пытаюсь заснуть, телевизор включается и показывает её лицо.

При этих словах девушка едва заметно улыбается, а у неё изо рта выпадает глаз. Розовая императрица, вздрогнув, переключает канал.

- С момента своего рождения я раз за разом пытаюсь найти хоть одну ветку, где мне удаётся выжить. Экспериментальным путём я установила, что, если я пытаюсь помочь, выходит только хуже.

Она прощёлкивает несколько каналов. Чьи-то похороны, собака,из которой в разные стороны торчат иглы ежа, бетонный бункер с тикающим метрономом…

- То есть ты хочешь сказать, что раз за разом ищешь себя?Почему тебе просто не найти хорошую ветку и не остаться там?

- О, я пыталась. Я даже нашла её. Вот она, номер 7. Я нашла себя и раскрыла все карты. Мы сделали всё, что могли, вместе. Она была мне… Больше, чем другом. Я люблю её. Как и тебя, идиота. Но её – больше. Еще на середине пути я поняла, что это тупик, но не решалась уйти до конца. Если сказать ей правду – она перестаёт ненавидеть. Она становится мягкой и розовой – слишком мягкой для этой игры. Мне приходится убивать её каждый раз перед тем, как Стас закончится. Мне слишком грустно, но, если я пытаюсь говорить с ней искренне, это только вредит. Я так устала от этой истории.

- То есть, ты просто убиваешь её?

- Да. Из раза в раз, иначе будет еще хуже. Она всё понимает и покорно принимает свою участь. Это её и убивает. Я перепробовала хорошие сценарии, но после 40ой попытки я поняла, что она должна ненавидеть, чтобы выжить. Иначе никак. После 45ой я поняла, что лучше всего, если она ненавидит меня. Сначала, мне было слишком тяжело заставлять её ненавидеть – но потом я привыкла. Я еще никогда не заходила так далеко – я даже не могла придумать, что еще у неё отнять, чтобы она меня возненавидела. Но, видимо, в этот раз, я зашла слишком далеко. Такого еще не было, понимаешь? Она всегда меня поддерживала и говорила идти до конца. Я не могу видеть её такой – раньше я всегда ломалась раньше неё, пускала пулю ей в голову и уходила на следующий круг, надеясь, что в этот раз мне повезёт.

Я неуверенно пожимаю плечами. Странная история.

- А если бы я была мальчиком - я была бы тобой. Поэтому как одно запертое в колосе сознание другому, если ты не хочешь мне помогать, я прошу себя – держись от этого подальше? Ради меня? Ради себя? Это жестоко по отношению ко всем нам, но я должна доказать, что моё существование – не случайная ошибка.

Я смотрю в экран. Плачущая девушка шепчет своей подруге:

- Пожалуйста, держи меня за руку, пока не нажмёшь курок. Мне страшно уходить одной.

Неужели всё это я? Кажется, меня слишком много.

- А кто эта девочка, с которой она возилась в прошлом? Тоже ты?

- Я не знаю. Мне кажется, это её воображаемый друг. Как бы то ни было, я нашла – она заминается – опытным путём, что это её больное место. Что, если я отберу это у неё – я добьюсь максимального эффекта.

- Мне надо сходить покурить. И да, я всё еще тебе не верю. Ты ж, блять, моя шиза.

Мои руки дрожат. Воспоминания. Я знаю, ты бы мной гордилась. Я знаю, ты бы поддержала меня за то, что я пытаю тебя. Ты всегда была сильнее меня. Почему я, такая слабая, пытаюсь спасти тебя? Спасти себя? Всё это не имеет смысла. И тем не менее, я здесь. В этой побитой комнате, с этим проклятым Ящиком. Мне не хватает тебя. Каждый раз, когда мы встречаемся в новой реальности, ты пугаешься меня. Я не показываю тебе своё лицо до последнего – тебе легче меня ненавидеть, если я лишь абстрактная дама с телевизором, которая тебя создала, чтобы ты страдала. Я не называю своего имени – потому что знание имени даёт силу, а я не могу тебе этого позволить. Зато я, как никто, знаю, как сделать тебе больно. Только я, как ни смешно, могу тебя убить. Тогда, в седьмой, я не решалась нажать на курок, пока ты не взяла меня за руку. Сейчас я больше не чувствую колебаний. Я огрубела? Если долго пытать людей, в какой-то момент это станет рутинной работой. Хорошо, что ты не видишь меня сейчас. Плохо, что я тебя не вижу – ты единственная в этом мире, кто радует меня.