«Подлейте мне ещё чуть-чуть, собирайтесь теснее, и я расскажу вам сказку о Коссе и Огнях.

Говорят, что раса человеков была создана из-за потянутой спины. Но ваша же не думает, что все было так просто! Нынче я быстренько вам поведаю, как все случилось.

Лорд Косс был стражем небес в те дни, когда ЙИС-Прави была разделена надвое ее любовниками, и в последовавшей за этим войне его душная и тесная мастерская была завалена до крающих краев сломанными колесами от повозок, перекрученными мечами, изогнутыми и избитыми нагрудниками. Старый-добрый лорд Косс работал без продыху, ибо кореша его не чувствовали к нему ничего, кроме презрения, вообще не уважали и не давали ему расслабиться. Так что не удивительно, что однажды после долгих часов работы произошла такая вот загогулина. Он наклонился, чтобы поднять свои клещи из очага и потянул спину.

Лорд Косс заорал от боли (от души так заорал, о да!). О, он плюнул, и топнул, и грязно выругался – и тогда же он решил что-нибудь сделать со своей чудовищной загрузкой. На своих двоих (ибо у него, естественно, не было повозки!) он поплелся к краю мира, где лежали тела отца УНА и матери ЙИС.

Там он рылся в их пепле со своими клещами, то тут, то там, пока не нашел то, что искал. Это было свирепое белое пламя, сверкающий осколок глаза могучего отца УНА. Однако, схватив его своими клещами, он нашел его слишком жестким, а к тому же оно горело лютым и жестоким холодом. Он зашвырнул пламя далеко в пустоту и продолжил рыться вокруг, пока не нашел другое.

То было горячее черное пламя, извивающееся, ужасное, голодное пламя из языка его старой мамаши ЙИС. Но, схватив его клещами, он увидел, что оно проедает ему запястья, таким голодным и хаотичным оно было. Так что он тоже вышвырнул его далеко в пустоту. И продолжил рыться вокруг, пока не нашел другое.

Это было теплое черное пламя, пытливое пламя (именно так!), сердца ЙИС. Косс заинтересовался и нашел его достаточно смирным, чтобы удержать. Но оно не собиралось оставаться в его хватке и шипело, извиваясь в ней. Довольный, но не удовлетворенный, он положил его в свой кожаный кошель, и продолжил рыться вокруг, пока не нашел еще одно.

Это было прохладное белое пламя ногтей его отца. И Косс был доволен (о, как же доволен он был!), ибо это было податливое пламя, устойчивое пламя – и достаточно холодное, чтобы его удержать.

Косс взял прохладное белое пламя и обрабатывал его год и один день. И когда он посчитал правильным, то взял свой бронзовый резец и расколол его могучим ударом, и вышла наружу, в едином порыве, первая когорта расы Прислужников, Поддержатели. Были прислужники для починки колес, и прислужники для заточки мечей, и для ухода за очагом Косса, и прислужники для подметания пола, и многие другие. И он ударил снова, и вышла вторая когорта прислужников. И когда отзвук от его резца угас, в красном городе уже суетились чистильщики каналов, стеклодувы, кирпичники и много кто еще.

Боги одновременно поразились и ужаснулись. Они преодолели пустоту до мастерской Косса и обратились к нему.

 – Что ты натворил,глупец! – закричали они, и Косс понял, что они имели в виду. Ибо сырьём для свежевыкованных новых творений было Бессмертное Пламя, сердце и душа великого ЙИСУН. И так как Прислужники не были машинами, а наполнялись чудовищным жаром Воли, то очень быстро они взбунтовались.

Косс было подумал о теплом черном пламени, что лежало в его кожаном кошеле, но понял, что оно не подойдет для его целей (ну что за умный мужик он был, а!). Так что он потянулся в пустоту за тем ужасающе холодным пламенем, что раскололось там на семьсот семьдесят семь курящихся осколков. Но даже по отдельности эти осколки были слишком холодны для возвращения в мир. Так что умница Косс вытаскивал их один за одним и гасил их в пепле своего очага. И из этого очага вышли Вечные, Защитники.

Боги были поражены еще больше, ибо ужасное пламя Воли горело еще сильнее в Вечных. Но Косс был исключительно умел и очень быстр. Прежде, чем Вечные смогли вырваться на свободу из его очага, заключенные в свои панцири из пепла, он схватил их своими клещами и вбил старый-добрый Закон в каждого из них своим серебряным резцом. Сцапав их, он швырнул их на улицы, где они быстро начали подавлять восставших Прислужников с ужасающей эффективностью.

Боги были в восторге и восхваляли Косса, и сердце его наполнилось гордостью, служба, сослуженная им, была велика. С прислужниками, занимающимися их повседневными делами, и Вечными, чтобы блюсти Закон, Боги были свободны от низменной работы и, наконец, готовы утолить свои потаенные желания (страшных же штук они желали, по правде говоря!). И действительно, оставались бы они в том городе, живя в роскоши, в цикличном и застывшем существовании до конца времен, если бы не кое-кто из их числа.

Когда Боги уходили, При Ашма спрятала свое горячее и злобное тело под пеплом в Коссовом очаге. Ревность пылала в ее низменной груди из-за всей той хвалы, которой осыпали Косса. Она дождалась, пока Косс крепко заснет, и жадными пальцами сдернула его резец с пояса.

Из кожаного кошеля Косса она выудила теплое черное пламя, и, крепко схватив его и дико загоготав, изо всех сил ударила его резцом. Но обрабатывать его было не легко, а Аесма была ужасно нетерпелива. И пока она бешено колотила зубилом, звон от него стал таким громким, что разбудил Косса, и весь спящий город, и даже достиг девы Прим, сражавшейся с Архонтами, привязанными к их свежевальному дереву.

Бросившись в мастерскую, теперь наполненную гудящими искрами, Боги закричали, чтоб Аесма остановилась. Но, охваченная мятежным настроением, она схватила резец двумя руками и опустила его в одном злобном ударе. И пламя раскололось на крошечные горящие угольки. И там, где эти угольки коснулись грязи, поднялась раса Людей, Осознающих. И поначалу Боги хотели затоптать их, но, остановившись, они оторопели.

Аесма, в своей ярости нетерпении, слишком слабо обработала теплое черное пламя ЙИС (о, слабее не придумаешь!). В своей глупости, она выковала непостоянных существ – первых смертных, и, сделав это, непреднамеренно создала Дар Смерти. Боги склонились в благоговении, ибо крошечные жизни Людей горели во много раз более значимо в своей важности, чем сами создатели Красного Города. И ужасное пламя Воли горело так ярко на их челе, что каждый из них был Вселенной сам по себе, и нечего было больше сказать Богам.

Поговаривали даже, что это сподвигло их на самоуничтожение Разделением некоторое время спустя, и формирование Колеса, и нисхождение с небес. Но доподлинно известно, что дети Ошибки Аесмы станут по-настоящему могущественными и исключительно глупыми. В конце концов, это их раса укротила то Горячее Черное Пламя и, поступив так, привела в мир первых из нашего рода.

Ох, милая, низменная Аесма! И все это из-за растянутой спины, друзья мои!

А теперь не принесете ли мне ещё чего-нибудь промочить глотку? Ночь в самом разгаре, и я ужасно хочу пить…»

 – История, рассказанная старым бесом

«Здесь простираются владения властителей имен,

Никакая граница или кордон не окружает их,

Ибо шаг за шагом

Они охватывают необъятное, от начала и конца,

Они шагают сквозь миры, и шаги их окутаны огнем»

 – Надпись на главном доме собраний Совета Демиургов

Комментарий автора:

Спасибо за то, что читаете!

Фул:

ПСАЛМЫ

КНИГА I

———————–

 I. ВЕЛИЧИЕ

-YS ATUN VRAMA PRESH-

-СЕМЬ СЛОГОВ ВЕЛИЧИЯ-

1. Сказали ЙИСУН: да не будет Творения, ибо всякое начало – иллюзия, а я – законченный лжец.

2. Полное тому выражение – циклический суицид Бога есть совершенство материи.

3. Как-то ЙИСУН солгали, заявив, что у них девятьсот девяносто девять тысяч имен. Это правда, но в то же время и откровенная ложь. Истинное имя Бога – «Я».

4. Жизнь – это осуществление насилия. Осуществлять насилие – судьба всего живого.

5. Насилие циклично. Восприятие же не циклично, и ему недостает совершенства – посему наслаждайся несовершенными вещами, ибо не испытываешь недостатка в их редкости!

6. Любовь к себе – истинное проявление Бога по имени «Я».

7. Только идиот неспособен выразить то, в чем он абсолютно уверен, в форме парадокса. Божественный суицид – совершенный парадокс. Человек не в силах существовать без парадоксов – и в этом полное выражение принципа.

II.

ЦАРЬ В БАШНЕ

1. ЙИСУН есть наивысший среди царей. Невозможно, чтобы у ЙИСУН были соперники – сейчас ты это поймешь. ЙИСУН не стремится к величию: ЙИСУН есть двусложное имя семисложного имени самого проявленного величия. Только те, кто смогут обратить путь вспять, сумеют узнать тайное имя ЙИСУН.

2. Кто-то однажды сказал, что у ЙИСУН много имен. Это правда, но каждое из них фальшиво – кроме имени ЙИСУН, что само по себе является парадоксом.

3. ЙИСУН – ничтожнейшее из созданий, о которых можно помыслить, и мельчайшая из ползучих тварей, червь на земле и в недрах земных.

4. ЙИСУН способны помыслить ничто.

5. Изрекать общие истины о ЙИСУН означает не говорить ничего, кроме лжи; по правде сказать, для этого потребуется изучать другие наречия, но все равно остается несомненным, что ЙИСУН – не имеющий равных мастер фундаментального искусства лгать. Лучшая практика во лжи – самообман.

6. ЙИСУН однажды сказали: «Эгоистичные языки бунтуют и отказываются переиначивать содержимое своих умов – и даже будь это не так, подобное неповиновение нашей собственной плоти чинило бы нам много вреда».

7. ЙИСУН – недостижимый и изначальный хозяин всех семи слогов величия. Некогда они изрекли четыре лжи:

I. Ложь о великане и муравье

II. Ложь о железной сливе

III. Ложь о водяном доме

IV. Ложь о тусклом свете

III.

ВЕЛИКИЙ ВРАГ ПО ИМЕНИ «Я»

———————–

I. Ложь о великане и муравье

Однажды ЙИСУН и его ученик Ханса сидели во втором посолонь стеклянном дворце ЙИСУН. Ханса был одним из самых пылких учеников, многократно задававшим ЙИСУН вопросы. В отличие от другой последовательницы ЙИСУН, При Ашмы, он не жаждал в сердце своем владычества над вселенной, предпочитая тому скрупулезное изучение мелочей, а сердце у него было из железных гвоздей. Он не стремился к величию, а потому достигал его без особых усилий.

Вот о чем спрашивал Ханса:

– О Господь, как мне постичь пространство?

– За один век муравей может обойти вокруг великана пять миллионов раз, – отвечали ЙИСУН.

– О Господь, как же мне тогда постичь время?

– Великан, лишь шагнув, разом покроет больше, чем муравей пройдет за неделю, – отвечали ЙИСУН, улыбаясь четвертым способом.

Ханса был раздосадован таким ответом и потер черенок своей длинной изношенной трубки, которую он всегда носил с собой – и которая однажды приведет его к гибели. И поскольку был он велик, то знал об этом, и постоянно держал ее рядом, как напоминание о своей неотвратимой кончине.

– О Господь, а кем тогда должен быть я – великаном или муравьем?

– Обоими, – отвечали ЙИСУН. – Или любым из них, когда сочтешь это уместным. Уничтожь великого врага по имени «Я».

Ханса обдумал это в молчании. Позже он перескажет это изречение своей дочери.

———————–

II. Ложь о железной сливе

Некогда жил владыка по имени УН-Паям, что восседал по правую руку от трона ЙИСУН, царствовал во дворце, построенном из полированного золота и пламени, и воздавал по справедливости во всех делах. Однажды стало известно, что Паям вырастил необычайную сливу – огромную, в алмазной кожице, сверкающей, словно нагрудник, и в пятьдесят раз тверже. Паям жаждал друга по постели с пылким сердцем и превосходно умелым ртом, и провозгласил, что с тем или с той, кто сможет раскусить кожицу сливы, он обещает делить свое ложе на протяжении трех ночей и исполнить все, чего бы тот не пожелал.

В первый же день во дворце Паяма собралось множество богов, и еще больше – на второй день, но к началу третьего дня этого странного состязания немного осталось тех, кто еще не попытал счастья, ибо слива оставалась неприступной и неуязвленной. Многие уходили прочь с зубной болью и кипя от разочарования. Вознесся великий шум недовольства, и вот сами ЙИСУН явились из двадцать третьего посолонь дворца из углерода – там ЙИСУН медитировали на острие тридцатиакрового копья из кристаллизованного времени. Вслед за ЙИСУН пришел и сопровождающий их Ханса.

– Посмотри на этого Паяма! – воскликнули боги. – Он потешается над нами! Он ранит наши сластолюбивые сердца!

ЙИСУН чрезвычайно любили сливы, и, схватив железный плод, смачно и надолго вгрызлись в него, отдавая должное его вкусу ко всеобщему изумлению.

– Но как?! – вскричали собравшиеся.

– Ведь это обычная слива, притом вполне спелая, – ровно сказали ЙИСУН, и впрямь – собравшиеся увидели, что все так и есть. Сливу передавали из рук в руки, и наощупь становилось ясно, что она вполне плотская, мягкая и податливая. Хансу, однако, это не убедило.

– Это по-прежнему железная слива, – сказал он. – Здесь какая-то хитрость, о господин господ.

– Воистину так, – согласились ЙИСУН, и вновь стало ясно собравшимся, что слива тверда и неприступна, словно крепость.

– Но как же так? – спросил Ханса. – Откуда такая изменчивая суть? Сливы и пятьдесят ветров не так уж схожи, как мне кажется.

ЙИСУН ответили:

– Вам сказали об этом, и, пока вы верили, так все и обстояло. Все мы – тайные короли своей собственной башни. Правда состоит в том, что мир выглядит так, как вы предпочтете. На самом деле нет вовсе никакой сливы, как нет и никакого ЙИСУН. На самом деле у сливы нет ни очертаний, ни формы, ни цвета, но именно они нравятся мне в ней. У сливы вовсе нет вкуса, ибо нет в ней плоти и субстанции, но я нахожу ее сладость упоительной. Слива – вещь, которой не существует. Но это моя любимая ягода.

– А трубка – вещь, которая существует, и притом излюбленный мой досуг, – непонимающе заявил Ханса с растущим цинизмом.

– Вот это парадокс! – с улыбкой сказали ЙИСУН. – А теперь я нежно разделю мою любовь с Паямом.

———————–

III. Ложь о водяном доме

Как-то раз ЙИСУН и Ханса шли по королевской дороге, попивая сливовое вино. В тот раз они были в облике дев, ибо тщеславный и пьяный Огам со своего высокого сидения в доме речей поклялся, что сможет дважды семикратно повторить любой подвиг, совершенный кем-либо из его братьев. Ханса, весьма изобретательный и питавший мало любви к брату, чье хриплое пение не раз нарушало его философские фуги, немедля узрел возможность на полмесяца лишить Огама его мужественности, которую тот ценил и которой столь похвалялся, и бросил ему вызов, занимаясь любовью на женский лад, вышивая и подметая камины. На какое-то время после этого весь Красный Город охватило веселье.

 – Дражайший УН-Ханса, – сказала спустя некоторое время ЙИСУН, пока они шагали вдоль фрактального стекла и холодного пламени. – Разве ты не суть воплощение моей любви к себе? И не был разве ты порожден моей фрактальной утробой?

 – Я порожден твоим лбом, ибо такой уж у меня жребий в жизни – бить по нему за то, что он меня исторг, – пошутил Ханса, хотя на самом деле он внимательно слушал.

 – Ведомо ли тебе, что мое имя Й-И-С-У-Н означает истинное имя всевластия? – ровно спросила ЙИСУН.

 – Ведомо, – ответил Ханса, и то было правдой.

Тогда ЙИСУН приняла облик для речений, яркий и чрезвычайно холодный, вдохнула пустоту, а когда она выдохнула, меж ее мягких губ стали исторгаться потоки прекрасной воды, и раздался громкий звук, словно удар колокола, означающий пустоту. Ханса был весьма взволнован этим действом и смотрел, как сверкающая вода скручивается, изгибается вверх и кристаллизируется – и вдруг оказалось, что перед ними воздвигся огромный прекрасный дом, полупрозрачный и заполненный сиянием различных оттенков.

  – Узри мой труд, – с удовольствием сказала ЙИСУН.

 – Поразительная работа, – ответил Ханса, искренне впечатленный. Вслед за ЙИСУН он пошел внутрь. Стены были ясными и гладкими, словно кристалл, и теплыми наощупь. Там была огромная прихожая и полный очаг, много воздуха и света, а сочетание открытости и царившей вокруг бездны делало дом особенно приятным. Ханса отдал бы половину своих владений за такое жилье, ибо сам он жил в темном и тесном склепе из железа и пыли.

 – Посмотри вновь, – сказала ЙИСУН, внимательно глядя на него. Ханса так и поступил и, присмотревшись, увидел, что стены, пол, своды крыши, драпировки на стенах и даже алтарь с цветами, стоявший в прихожей, были сделаны из воды – ясной, спокойной и твердой, словно безупречное полированное стекло.

 – Вода, господь? – вопросил Ханса, чувствуя, что это не просто так.

 – В чем смысл этой аллегории? – игриво спросила ЙИСУН.

Пока Ханса думал, они устроились отдохнуть в гостиной огромного водяного дома, сквозь прозрачные стены созерцая просторы великой бездны, пустое небо над которой было совершенно в своем несуществовании. Дом плавно гудел, словно колокол, и Ханса испытывал удовольствие, сидя там в теле женщины и размышляя.

И наконец он изрек:

 – Этот дом – жизнь человека.

 – Почему же? – спросила ЙИСУН, как то было заведено.

 – Потому что, хотя он прекрасен и полон многих чудесных вещей, это, в конце концов, просто вода. Не стоит полагаться на его существование – это лишь вода, которая притворяется домом. На самом деле, здесь вовсе нет настоящего дома, точно так же, как не существует Хансы, или не существует слив.

 – Хороший ответ, – сказала ЙИСУН, слегка пошевелив длинными белыми пальцами, и улыбнулась.

 – Этот ответ приводит в ярость, – сказал Ханса, наморщив лоб своего временного тела. Его настроение стремительно портилось. – Как это часто бывает, когда общаешься с тобой. Как может кто-то позволить себе наслаждаться подобными чудесами? Этот дом сверкает и сияет, словно прекрасная драгоценность, но блеск его – совершеннейшая фальшивка.

 – Смерть – мой дар вам, – сказала в ответ ЙИСУН.

 – Какой смысл, – горько сказал Ханса, – в таком прекрасном доме, если это лишь ложь? Какой смысл в Хансе, если Ханса лишь ложь?

 – Я отличный лжец, – сказала в ответ ЙИСУН.

Ханса помолчал немного.

 –  Это красивый дом, – признал он некоторое время спустя. – Это красивая ложь.

 – Наше самосознание – вот прекраснейшая ложь из существующих. Я же – самый изощренный и искусный лжец. Проявления лжи – противники застоя и мой собственный путь к спасению. Как бы мы могли оценить сияющую красоту моего дома обманов, – рекла ЙИСУН, изгибая спину, – если бы всегда существовал подобный дом? Как бы мы могли оценить существование Хансы, если бы Ханса был вечен?

Они помолчали еще.

 – По правде сказать, мы бы здорово заскучали,– изрек наконец Ханса.

 – По правде сказать, да, – согласилась ЙИСУН.

———————–

IV. Ложь о лучике света

Ханса был крепок умом и горд душою, и лишь однажды задал он ЙИСУН тщеславный вопрос, когда стал очень стар, кости его покрылись пылью и согнулись под тяжестью возраста. И вопрос был о его собственной смерти.

– Господь, – спросил Ханса, позволив распуститься сомнениям, – что такое завершение?

И говорили позже, что он жалел о своем вопросе, но никто не мог подтвердить этого утверждения.

– Завершение – это тускнеющий лучик света в огромной пещере, – ответили ЙИСУН откровенно, как подобало.

– А когда свет угаснет, что случится с пещерой?

– И она и вселенная перестанут существовать, ибо как мы можем узреть что-нибудь без света, хоть и самого малого? – проговорили ЙИСУН. Ханса был несколько обескуражен, но внял уроку, как подобало.

– Тьма – это естественное состояние пещер, – сказал он раздосадовано, – если бы я был пещерой, я был бы рад избавится от надоедливого присутствия света и все равно существовал бы!

– Ханса наблюдателен, – подметили ЙИСУН.