←24/171→

Посрамленный, ты усаживаешься во главе праздничного стола,как почетный и единственный гость. За тобой громоздится импровизированный красный угол, еретическая православная икона, дополненная, за недостатком  у владельца страха божьего, рождественской свечкой с пожеланием счастливого католического рождества. Составленный наскоро рождественский стол радует тебя бадьей оставшейся с нового года оливьехи, шампусиком с ананасами и креветочкой. Из включенного где-то магнитофона раздаются баптистские рождественские гимны. Смешение христианств на единицу площади оказывается слишком сильным для тебя – из центра стола на тебя лукаво поглядывает советское шампанское, - и ты снова украдкой пересчитываешь пальцы руки. Винт, тем временем, крякнув, поднимает чашу и провозглашает тост:

- Давай выпьем в честь сына, которого подарила нам великая Мать, – он делает жест бокалом в сторону своей богини. Ты пожимаешь плечами. Винт несколько агрессивен в своей миссионерской деятельности, но, черт возьми, где еще ты перехватишь шампусика с ананасом. В ближайшие десять минут ты вспоминаешь, почему к нему не ходишь – его тост быстро перерастает в проповедь о страхе перед Господом и путях спасения. Божественные дела тебя волнуют мало - ты в Бога не веришь, но уверен, что если он существует, то у него есть чувство юмора, раз он породил тебя. Рай тебе точно не светит, а ему, пожалуй – он же калека. Твое отношение к человеку, как всегда, мечется между ненавистью и раскаянием. С одной стороны, ты по умолчанию ненавидишь людей – не в идейном плане, ты не мизантроп, просто они тебя пугают, даже те, которых ты хорошо знаешь – как Винта.

Ты представляешь, как этот случайный хомо сапиенс внезапно хватает стул и сносит тебе пол-башки. Ты часто обращаешься к подобным сюжетам в разговорах с людьми – они дают тебе ложное чувство готовности к неожиданностям. Дальше твой мыслепоток переходит на то, как ты беден и жалок, что не можешь себе позволить ананасик. Это же считается мерилом успешных людей? Кто знает. Что бы как-то канализировать нарастающую от взаимодействия с человеком неприязнь ты вспоминаешь, за что Винт получил свою кличку: «На хитрую жопу есть член с винтом,» - обронил кто-то из ваших знакомых, услышав, что он сломал позвоночник. Довольно злая вещь, обращенная в прозвище, превратилась в несмываемую кличку. Воспоминание об этом качает маятник в обратную сторону – теперь ты испытываешь вину за то, что думаешь так плохо о человеке, пригласившем тебя в свой дом в свой праздник. Ты зажевываешь кислую рожу ананасом, чтобы не палиться. Тебя посещает мысль, что испытывать ненависть и страх перед всеми людьми, включая стариков и детей, нездорово, но ты гонишь её от себя. Фоном хозяин дома вещает про фигурное катание и то, как в этом сезоне нашей сборной везет. Надо же, какая ирония, ходить не может, а за конькобежцами следит. Эту мысль ты тоже гонишь, потому что вина никуда не исчезла. К счастью, твоему «собеседнику» слушатели особо не нужны, и вдохновленный собственной речью, он режет правду-матку о том, как далеко продвинулся наш спорт и пределы возможностей человека. Подняв руку, ты прерываешь его, найдя простое решение социальному дискомфорту: