←137/171→

Ты входишь в старческие покои. Перед тобой предстаёт царство смерти – всё это место посвящено людям, которые уже умерли. Советские плакаты, пачки папок личных дел, фотографии – всё это о мертвецах. Такая уж у вас работа.

Первым делом тебе приходится отчитываться – где пропадал, почему не звонил, как себя чувствуешь? Почему такой худой? Нам, людям труда, надо хорошо кушать, не то эксплуататоры нас разобьют.

- Народы Америк поднялись на революционную борьбу и подхватили знамя, которое мы выронили! – обнадёживает он тебя. Едва ты садишься помешивать чай, на стол перед тобой плюхается гигантская папка. С корабля в карьер.

— Вот, полюбуйся-ка. Непомнящий, Иван Иванович. Видишь что-нибудь странное?

Ты бегло осматриваешь титульный лист. Листов, конечно, нереально.

- Дело до сих пор не закрыто?

- Да не в этом дело, дорогой. Посмотри, не указано, когда реабилитирован.

- Да, пожалуй, не указано. И? – ты шуршишь бутербродиком.

- А то И! Тебе, как историку, должно быть очевидно, – он наливает беленькой тебе в рюмку, – что, если не указано, значит, непонятно – по какому законодательству реабилитировали! Представь, осудили в 38м, а реанимировали в 57м? Или в 79м? Или в 2003м? Это всё разные времена, с разным законодательством, как знать, есть там еще статья, по которой осудили? СМЕКАЕШЬ? – он приближается вплотную, и ты чувствуешь мощный запах икорки. Отчего ж, ты смекаешь. И предпочитаешь вместо ответа еще бутерок.

- Так выходит, если конституция другая – значит, может, и статьи уже нет, по которой осудили – так разве это реабилитация? А товарищ Непомнящий преинтереснейший персонаж, в соседней роте служил, ополченец. Говорят, жену топором зарубил и съел, но вызвался добровольцем во время восстания, его и взяли. Еще будешь?

Ты киваешь. От еды ты стараешься отказываться, но со стариком этот фокус не прокатит.

- Главное, старый хрыч уже, песок должен был сыпаться, ан нет, воевал. Хотя, думай сюда, в 38м репрессирован, значит что?

- Омномшто? – ты давно перестал пытаться угнаться за мыслью собеседника.

— Значит, ему было минимум 18 лет к 38му. Но кому нужно такого желторотика репрессировать – ага, накидываем еще лет 4-6. Даже без этого, он минимум 20го года рождения. А значит, что?

Господи, что же?

— Значит, к нашим событиям ему было уже минимум лет 80.Смекаааааешь?

У тебя в голове что-то щёлкает.

- И вот, начинается восстание, в ментовку приводят мужика, тянет на тяжелый срок, но тот говорит, давайте я за власть Советов буду воевать, фамилия у него Непомнящий, говорит, был репрессирован, но реабилитировали, непонятно когда, непонятно, за что и в ходе восстания следы его теряются вместе с выданным оружием. Такого не должно быть, что-то тут не вяжется. Во-первых, не помню, что бы уголовников набирали, ни одного не видел, хоть убей. Во-вторых, писаря должны были в школе арифметике-то научить, должен был заметить неладное. А значит, что? Подлог!

Он с азартом потирает руки.

- Что это нам говорит? – спрашивает он, торжествующе глядя на тебя.

- Омшто?

- То, что под именем этого человека фигурировало подставное лицо. Если он вообще был. Я про него слышал, но только фамилию – это мог быть китайский шпион. Или контрабандист. Или уголовник-кум какого-нибудь армейского писаки, который так его отмазал. Развивай, дорогой, историческое чутьё!

Ты киваешь. Надо развивать. Вот еще бутерок скушаешь – и разовьёшь.